Александр Етоев - Бегство в Египет

На кольце выпивал он чаю — всегда покрепче и обязательно с колотым сахарком. Для этого держал он при себе щипчики в футляре из-под вторых очков.

Где-то за Апраксиным у Сенной трамвай тряхнуло, впрочем привычно, и Дмитрич, тоже привычно, погладил кошелку с мелочью. В вагоне все было тихо. Дмитрич поднял глаза, пробежал глазами по пассажирам и вздрогнул, словно увидел лешего.

Чуть ли не перед ним, напротив, нога на ногу, как ни в чем не бывало, у окна сидел БЕЗБИЛЕТНЫЙ.

Дмитричу стало жарко. Старею, подумал он и вытер кошелкой лоб.

Такого с ним еще не бывало. Двадцать лет служил на маршруте, а безбилетных не допускал ни разу. И не допустит, пока стоит советская власть.

Он набрал в себя трамвайного воздуха и сказал, приподнимаясь на локте:

— Гражданин! Который расселись! А платить, я извиняюсь, кто будет?

— Пушкин, — ответил тот, даже не повернувшись.

Дмитричу стало холодно. Он уставился на безбилетного пассажира, поедая его глазами. А тот сидел себе как сидел, только рот теперь сложил трубочкой.

И человек-то был вроде обыкновенный: плащ защитного цвета, нос, глаза, две ноздри — пройдешь мимо такого и не заметишь.

Вот только его багаж, два его чемодана, что застыли по-бульдожьи у ног хозяина, ничего хорошего для здоровья не обещали.

Дмитрич набрался духу, чтобы сказать безбилетному все, что он о нем думает, а тот и сам уже скосил на Дмитрича бойкий глаз и начал, даже не поздоровавшись:

— А что, нравится так вот?

Дмитрич от неожиданности не понял и на всякий случай спросил:

— Так — это то есть как?

— В смысле — билетики отрывать.

Такого въедливого вопроса Дмитричу еще ни разу не задавали. Да и что на него ответишь. Тут не отвечать, тут хватать надо и за волосы тащить в тюрьму — и вешать на всю катушку за бандитизм.

Дмитрич открыл уже рот, чтобы сообщить безбилетному про тюрьму, но как-то уж больно нехорошо лоснилась на чемоданах кожа, что с тюрьмой он решил пока обождать.

Но про чемоданы прощелыге все же было не грех напомнить.

— С вами? — Дмитрич тыркнул пальцем в багаж.

— Значит, нравится? — Безбилетный кивнул. — Ну раз нравится, тогда сиди отрывай. Все лучше, чем за решеткой. Видишь, — безбилетный показал за окно, — на углу милиционер с палкой? Мы здесь, а он — там. Красота!

«Да! — Дмитрич сделался мрачный. — Малый-то, видно, из тех. — Потом вроде засомневался, прицениваясь к его одежде. — Одет прилично. И чемоданы… Ну чемоданы, положим, ворованные. Да и плащ мог с кого-нибудь в подворотне снять. Дал ломом по голове — и носит.»

— Гороховую проехали, — разговорился вдруг безбилетный. — Знакомые места.

— Была Гороховая да сплыла, — хмуро ответил Дмитрич. — Теперь не Гороховая, теперь Дзержинская.

Выехали на площадь. Может, оттого, что стало светлее, может, просто от сердечной тоски, но Дмитрич почему-то спросил:

— Сами-то издалека будете?

— Мы-то? — Безбилетный сдвинул кепочку на затылок. — Мы-то сами северомуйские. Есть такая дырка на карте.

— Северомуйские? Это где это?

— Далеко, папаша. Трамваи туда не ездят. Еще вопросы имеются?

Голова над плащом похрустывала на шейном шарнире; пассажир без билета ехал немного нервно — то продавливал лбом стекло, то, высмотрев кого-то на улице, уходил по макушку в плащ. А то вдруг хмыкнет, заерзает на сиденье и загадочно подмигнет Дмитричу.

И тут забрезжила в голове у Дмитрича мысль.

«Что-то… Где-то…» Дмитрич стал вспоминать.

Вспоминал, вспоминал, но вспоминалось уж больно туго. Вообще с памятью было туго, была в памяти у Дмитрича течь.

«Когда-то…» И Дмитрич вспомнил.

Где-то он уже этого человека видел. Где? В вагоне? В вагоне вряд ли. Этих он не запоминал. Может быть, на кольце? Туда многие заходят погреться. Бывали и посторонние. Значит, в обогревалке? Да, пожалуй, в обогревалке. Зимой. Такая же в точь козлина. Нет, козлина не та. Стоп, вообще не козлина. Птица… Из жести… Жестяная птица на шляпе. Шляпа еще торчком, очень интересная шляпа. Помнится, он подумал тогда — вот, зима на дворе, а этот вырядился как на курорте. Что же он, тот, тогда говорил? Нет, вроде не говорил. Подошел к кому-то из наших и, помнится, оттянул в сторонку. О чем-то они там шептались. С кем же он это?.. С… С… Да не с этой как раз ли сменой? Не с Петром ли Петровичем? С ним, с ним он шептался, с Петром Петровичем.

Дмитрич поглядел в передок. На стеклянный колпак с рулем, за которым сидел вожатый.

Трамвай переехал Крюков, грохотнул на горбу моста и снова пошел легко.