Мортен Браск - Девочка и мальчик

В один из октябрьских дней я возвращаюсь в нашу квартиру. После того как Майя съехала, комнаты даже звучат иначе. Другое эхо от шагов в прихожей.

Она забрала всю свою одежду. В шкафу висят только мои пиджаки и куртки. Я иду в спальню. Вещи, которые стояли на комоде и на подоконнике, она тоже увезла. Оставила только почти пустой флакон духов. Кровать застелена. Она застелила ее для меня, по какой-то причине обе половины.

Из гостиной она забрала стол, два шкафа, диван, телевизор, один из комодов, все свои многочисленные вещи, наполнявшие комнату. Сняла книги с полок. Белая стена в тех местах, где висели ее фотографии. Ее вещи, было так много ее вещей.

Остались только предметы, принадлежащие мне. Массивная мебель из красного дерева, книжные полки, книги, картины. Я брожу по квартире, касаюсь предметов мебели, рисую пальцем в скопившейся за прошедшие месяцы пыли. Корешки книг на полках, книг, которые я прочел и закрыл.

Я кипячу воду, завариваю чай и сажусь в кресло напротив сада с чашкой в руке. По одному из палисадников ходит мужчина и сгребает пожухлые листья. Каждое движение граблями обнажает участок травы. Куча листьев растет. Он сгреб листья на всем участке.

Я выхожу в прихожую и достаю из кармана куртки мобильный. Набираю номер своего офиса. Прошу соединить меня с директором. Меня соединяют не сразу. Директор занята, она такой человек, всегда занята, но тут, услышав мой голос, говорит со мной непривычно спокойным тоном.

– Я ждала вашего звонка, – говорит она.

– Да, я должен был позвонить раньше.

– Я говорила с вашим отцом.

– С моим отцом.

– Он пару раз звонил и рассказывал, как ваши дела.

– Я не знал.

– Я просила его сообщать мне, как вы.

– Спасибо.

– Мы дадим вам столько времени, сколько вам нужно.

– Спасибо за цветы.

– Какая тут может быть речь о благодарности, – говорит она. – Я часто про вас вспоминала… про вас всех, – добавляет она.

– Спасибо.

– Я не знаю… собственно, я совсем не в курсе, как…

Я слышу ее дыхание в трубке.

– Я звоню сказать, что не вернусь на работу.

– Послушайте, вы можете вернуться в любое время, когда захотите. Возьмите паузу, потом можете выйти на неполный день или взять пару небольших проектов.

– В этом нет нужды.

– Что так?

– Я уезжаю.

– Но ведь вы вернетесь.

– Я не вернусь.

– Мне жаль это слышать.

– Да. Мне нравилось у вас работать.

– Звоните в любое время, если будет желание или если вдруг передумаете.

– Спасибо.

Мы прощаемся. Я нажимаю отбой.

Мужчина закончил с опавшими листьями на своем участке. Он приносит большой бумажный мешок. Он надел матерчатые перчатки, берет ими листья из кучи, заталкивает в мешок, утрамбовывает, чтобы они все поместились. Наконец, завязывает мешок бечевкой и забрасывает его в контейнер с мусором. Уходит в дом. Через какое-то время включает телевизор, мне виден пляшущий свет его экрана.

Проснувшись на следующее утро, я впервые за последние месяцы чувствую себя отдохнувшим. Встаю с постели, но, вместо того чтобы, как обычно, пойти в душ, снимаю в спальне со стены три картины и выставляю их в прихожую. Потом иду в гостиную и снимаю с гвоздей все полотна. В том числе Макса Эрнста. На гравюре изображены двое мужчин с птичьими головами. На них костюмы, они нарисованы бегущими через какой-то порт. Гостиная преображается. Лишенные картин, стены выглядят пустыми, белыми поверхностями. Я получаю неизъяснимое удовольствие, рассматривая эти пустые стены. Ясность, облегчение.

Я решаю не завтракать, быстро споласкиваюсь в душе, одеваюсь и спускаюсь вниз спросить Юлию, нельзя ли одолжить на несколько часов их машину.

Вернувшись к себе наверх, обхожу квартиру и собираю разные антикварные безделушки и фигурки, складываю их в коробку. Все часы кладу туда же. Выдвигаю все ящики и достаю вещи, которые, как мне кажется, я мог бы продать. Из кухни приношу тарелки и блюда из мейсенского фарфора. У меня нет газет, чтобы их упаковать, и я просто составляю их в коробки.

В итоге у меня набирается три коробки. Маленькие картины можно будет сложить в четвертую, большие я вынужден нести вниз в руках.

Я еду на Бредгаде, в одну из расположенных там аукционных комиссионных фирм и сдаю им все, что я собрал. Оценщик извлекает вещи из коробок и заносит их в реестр. Он оценивает картины, некоторые из них ему знакомы, названия и авторов других он вынужден сверять. На это уходит час. Он вносит все предметы в систему и выдает мне опись. Он оценил принесенные мной вещи не слишком высоко, но, если им удастся продать вещи за эти деньги, я получу сумму, примерно равную моему годовому заработку. На эти деньги я продержусь и дольше. Поэтому я никак не комментирую оглашаемые оценщиком цифры. Он говорит, что деньги поступят на мой счет через месяц-два. Он укладывает мои вещи на несколько столиков на колесиках за его спиной. Многие из этих вещей были моими с самого моего детства, другими я владел много лет. Я так часто смотрел на них, что перестал их видеть.