Такэо Арисима - Женщина

– Ай-сан, порадуйся, у Саа-тян жар наконец стал меньше. Тридцать семь! Поднимись на минутку и посмотри, как хорошо она спит. Только тихонько… – Голос у Йоко был неестественно громким и взволнованным.

Айко послушно поднялась, осторожно вылезла из-под сетки и, кутаясь в кимоно, подошла к Садаё.

– Ну, как? – спросила сияющая Йоко.

– Что-то очень уж она бледная, – тихо проговорила Айко.

– Это потому, что на лампе платок, – нетерпеливо возразила Йоко. – И вообще, когда жар спадает, вначале кажется, что больному стало хуже. Нет, правда, ей лучше. В этом и твоя заслуга, ты так заботливо за ней ухаживала.

Йоко ласково обняла Айко за плечи, чего раньше никогда не делала, и девочка боязливо съежилась.

Йоко сгорала от нетерпения. Скорее бы проснулась Садаё. Она порадовала бы ее хорошей новостью. Но будить девочку Йоко не отважилась и решила пока заняться уборкой палаты. Айко старалась все делать тихо, Йоко же, будто нарочно, против обыкновения, шумела, и Айко украдкой с удивлением посматривала на сестру.

Между тем рассвело, в палате погасили свет. В первую минуту стало как-то темно, но вскоре, как это всегда бывает летним утром, палату залили яркие лучи солнца. Вместе с легким ароматом листвы в комнату проникала утренняя свежесть. Белое кимоно в крупных разводах, которое надела Айко, и оби из красного муслина радовали глаз Йоко.

В это утро Йоко решила сама приготовить завтрак для Садаё и пошла на кухню, помещавшуюся рядом с дежурной комнатой. Она разогрела суп, принесенный из ресторана, и подсолила его для вкуса. Стоя у плиты, она с гордостью сообщала приходившим сюда сиделкам, что Садаё лучше. Когда она вернулась в палату, Садаё уже проснулась и Айко помогала ей сделать утренний туалет. Но, хотя жар спал, вид у Садаё был еще более скучный и болезненный, чем накануне. Что бы ни сделала Айко, Садаё все не нравилось, и она без конца капризничала. Но Йоко не сердилась на нее, даже радовалась, пусть капризничает, пусть перечит, ведь это значит, что к ней вернулись силы. Когда Садаё умыли и привели в порядок постель, солнце уже ярко светило. Йоко, радостно оживленная, пододвинула к кровати высокий столик. «Уж сегодня-то Садаё наверняка поест с аппетитом».

Совершенно неожиданно пришел Курати в легком кимоно, поверх которого было надето хаори из тонкого шелка. Здоровый, уверенный в себе, он так гармонировал с этим чудесным утром! Йоко умилилась, узнав в нем прежнего Курати, ревизора с «Эдзима-мару». Курати сразу заметил эту перемену в Йоко и, как мог, старался поддержать ее улучшившееся настроение. Йоко была счастлива. Давно уже ее чистый, как серебряный колокольчик, голос, то и дело прерываемый звонким смехом, не звучал так весело.

– Ну-ка, Саа-тян, поешь супу, сестрица для тебя постаралась. Сегодня у тебя, наверно, появился аппетит. Ведь из-за жара ты совсем не могла есть, бедняжка.

Йоко присела на стул рядом с Садаё, повязала ей на шею туго накрахмаленную салфетку и тут заметила, что Айко права – лицо у Садаё было землистого цвета. Йоко ощутила легкое беспокойство. Она зачерпнула немного супу и поднесла ложку ко рту Садаё. Садаё нехотя проглотила суп и метнула на Йоко сердитый взгляд.

– Невкусно!

– Да что ты! Почему же?

– Несоленый!

– Не может быть. Ну, ладно, дай я добавлю еще немного соли.

Но Садаё продолжала морщиться и, сделав еще глоток, наотрез отказалась есть.

– Не надо так, покушай хоть немного. Я ведь старалась, чтобы было повкуснее. А не будешь есть, совсем ослабнешь.

Но уговоры не помогли, Садаё есть не стала.

Гнев охватил Йоко с неожиданной для нее самой силой. Хотя бы из уважения к ней можно было поесть хоть немножко! Что за капризный ребенок! Йоко и в голову не приходило, что теперь, когда у Садаё появился аппетит, ей уже не хотелось жидкой и пресной пищи.

Йоко уже потеряла способность управлять собой. Казалось, голова не выдержит напора крови и расколется на части. «И это за то, что я так ее лелею». Она с ненавистью всматривалась в Садаё, испытывая непреодолимое желание стиснуть исхудавшую шею сестры и, глядя, как она корчится в муках, злорадно крикнуть: «Вот тебе!» Пальцы Йоко судорожно сжимались, дрожа от напряжения. Опасаясь, как бы кто-нибудь не угадал ее мыслей, Йоко поставила чашку на стол, а руки спрятала под передник. Злобно прищурившись, она метнула на Садаё горящий взгляд и после этого уже никого и ничего не видела: ни Курати, ни Айко. – Так не будешь есть?

Она чуть было не сказала: «Так не будешь есть? Тогда я…» – и осеклась, чувствуя, как дрожит от злости голос.