Такэо Арисима - Женщина

Йоко пошла впереди, мужчины за нею. Они слышали хриплые стоны детей, больных дифтеритом. Из палаты Садаё выглянула сиделка. Продолжая разговаривать с девочкой, она нетерпеливо поглядывала в сторону Йоко. До слуха Йоко долетел голосок Садаё, она что-то упорно твердила. Забыв обо всем, даже о Курати, Йоко вбежала в палату.

– Наконец-то вы вернулись! – проговорила сиделка. Садаё сидела в постели, скинув с себя одеяло, и громко плакала, закрыв лицо руками. Йоко в испуге подошла к сестре.

– Что же ты такая непослушная, Саа-тян?.. Нельзя подниматься с постели, а то никогда не поправишься. К тебе пришли твои любимые дядя Курати и Ока-сан, ты слышишь меня? Ну-ка, ложись и посмотри в ту сторону, – приговаривала Йоко.

Очень ласково и осторожно она обняла Садаё и снова уложила ее. Милое личико Садаё разрумянилось, как после быстрого бега, спутавшиеся мягкие волосы прилипли ко лбу. Вид у нее сейчас был совершенно здоровый, если бы не глаза и губы, говорившие о болезни. Веки вспухли, налитые кровью глаза лихорадочно блестели, устремленные в одну точку, в них были страх и нетерпение. Когда же Садаё обращала взгляд на Йоко, казалось, она изо всех сил старается разглядеть кого-то, кто стоит где-то далеко позади. Запекшиеся губы напоминали высушенные на солнце дольки апельсина. Подчиняясь воле Йоко, Садаё вяло, без всякого интереса повела глазами в сторону Курати и Ока, словно хотела сказать: «Ну, и что из того, что они пришли?» Потом снова остановила на Йоко долгий взгляд, прерывисто и часто дыша.

– Сестрица… Воды… Льду… Не уходи… – чуть слышно прошептала Садаё и в изнеможении закрыла глаза. По щекам покатились крупные слезы.

Всем видом своим выражая тревогу, Курати молча стоял спиной к окну, за которым в серой мути не переставая лил нудный дождь. Ока редко плакал, но сейчас, спрятавшись за спину Курати, он дал волю слезам. Даже не оборачиваясь, Йоко знала, что он плачет, и это вызвало в ней раздражение и протест. «Я одна буду заботиться о Садаё. Не нужно мне ничьего сострадания. За десять дней ни разу не пришли, а теперь стоят со скорбными лицами». Смачивая в холодной воде вату, намотанную на кончик палочки, и вытирая губы Садаё, Йоко едва сдерживалась, чтобы не высказать этих своих мыслей Курати и Ока.

Так прошло минут двадцать. Бедно обставленная палата с голым деревянным полом в сгущающихся сумерках выглядела еще более убого. Садаё время от времени хватала Йоко за руку и, словно в бреду, говорила: «Сестрица, вылечи, прошу тебя», или: «Болит… болит… лекарства», или: «Не хочу термометра». Йоко в страхе думала, что Садаё вот-вот перестанет дышать.

– Ну, что, пойдем? – Курати заторопил Ока. Тот помолчал, видимо, раздумывая, что ответить, потом решился:

– Возвращайтесь без меня. Я весь день свободен, позвольте мне остаться здесь. Я хочу помочь Йоко-сан.

Он обращался к Курати, но просьба его относилась и к Йоко. Ока не отличался твердым характером, но и Йоко и Курати знали по опыту, если он что-нибудь задумает, то непременно выполнит. И Йоко позволила ему остаться.

– Ну, тогда я пойду. О-Йо-сан, на минуточку… – Курати направился к выходу. Йоко потихоньку высвободила рукав своего кимоно из руки уснувшей Садаё и вышла вслед за Курати. Она сразу как-то переменилась, будто и не было той Йоко, что ухаживала за Садаё. Вместе с Курати Йоко пошла по коридору к приемной.

– Ты выглядишь очень утомленной. Смотри будь осторожна.

– Ничего… У меня все в порядке. А ты как? Наверно, все занят? – спросила Йоко таким резким тоном, словно хотела, чтобы ее слова пробуравили душу Курати.

– Совсем закрутился. С того дня еще ни разу не был у тебя дома.

Он говорил спокойно, видимо и не думая лгать. Резкий тон Йоко нисколько его не смутил. И она уже готова была поверить, но в ту же секунду опомнилась. «Что он плетет?.. Ведь это явная ложь. Разве мог он за эти десять дней, десять дней, когда у него было столько возможностей, ни разу не зайти в дом в криптомериевой роще?» Йоко овладел такой гнев, что она зашаталась, словно пол вдруг стал уходить у нее из-под ног.

В приемной Курати снял халат, и сиделка опрыскала его из пульверизатора дезинфицирующим раствором. Специфический запах жидкости прояснил сознание Йоко. В последнее время Йоко все острее сознавала, что здоровье ее с каждым днем ухудшается, и от этого все сильнее ненавидела Курати – его крепкое тело и здоровый дух. Она становится обузой для Курати, думалось ей, он постоянно ищет какого-нибудь нового приключения, а Йоко для него все равно что осыпающийся цветок.