Андре Моруа - Сентябрьские розы

– О юная эрудитка, – взмолился Фонтен, – соблаговолите просветить чужеземного странника, что такое Соррилья?

– Соррилья? – переспросила Долорес. – Ты что, не знаешь?.. Это автор романтического «Дона Хуана Тенорио», где в конце герой спасается благодаря любви Иньес, которая уводит его с собой в рай… Испанцы относятся к этой пьесе с эдакой ироничной нежностью и играют ее каждый год на День поминовения усопших, потому что часть действия происходит на кладбище. В Аргентине я играла в этой пьесе донну Анну. Стихи такие торжественные и звучные.

– Mira , Лолита, – заговорила Тереза, – Педро Мария считает все эти пьесы совершенно нелепыми, потому что в них с самого начала Дон Хуан – вульгарный бабник и волокита. Кастильо считает, что, будь он и в самом деле таким, он бы не решился навлечь на себя вечные муки ада и у него не хватило бы силы духа обратиться в другую веру. Истинная трагедия Дона Хуана в том, что он домогался тысячи и одной женщины как раз потому, что не мог найти одной-единственной, достойной внушить великую страсть. Понимаешь?

– И что об этом думает señor francès ? [46] Господин француз (исп.) . – спросила Лолита.

– Я думаю, что это слишком удобно: оправдывать потребность… э-э… гоняться за юбками… поисками идеала, – ответил Фонтен. – Не могу поверить, будто на пути вашего волокиты донна Иньес стала первой женщиной, достойной любви… Нет, правда, если тысяча предыдущих оказались бы обычными кокетками, в чем была бы трагедия?.. Не слишком верится, что профессиональный любовник смог достичь зрелого возраста, не познав… э-э… величия женской любви.

Он отстранился от обеих своих спутниц, чтобы поднять к небесам воображаемую трость.

– Гийом верит женщинам, – объяснила Лолита Терезе. – Очень мило, no? Тереза, ты знаешь стихи моей любимой Альфонсины о Доне Хуане?

Тереза их знала, они по очереди прочли несколько строф и перевели их Фонтену:

«Ночной филин, / К счастью, ты / Крепко заснул в земле / И не проснешься…»

– Почему к счастью ? – спросил он.

– Потому что, если бы он проснулся, Гийом, ему было бы слишком грустно видеть нашу эпоху… Рыцари без славы, плаща и безрассудства… Я испанка! O extremada o nada! Все или ничего!.. А вот и наш ресторанчик.

На краю дороги стояла большая трогательно-простая хижина из плетеного тростника. Рядом под навесом размещалась большая земляная печь, в которой несколько служанок-индианок пекли хлебцы юкка , приятно солоноватые на вкус. Столики были выставлены на воздух; Фонтен удивился: здесь оказалось теплее, чем в Боготе.

– У нас климат «вертикальный», – объяснила Тереза. – Нет никаких времен года. Когда в Боготе зима, здесь, в Торке, весна, а в Баранкилье знойное лето… Завтра двадцать первое сентября, и официально это первый день весны, но в действительности к временам года это не имеет никакого отношения.

– Надо же! – воскликнула Лолита. – Двадцать первое сентября? Выходит, завтра мой день рождения.

– Вполне естественно, что ваше рождение стало предвестником весны, – сказал Фонтен. – Это достойно легенды.

– No despiertas , Дон Хуан, – перебила Тереза.

Она заказала соленую свинину с гарниром из гигантских бананов.

– Попробуйте, это очень вкусно.

Молодые женщины уже обкусывали поджаренную корочку.

– Mira , Гийом, все молодые люди за соседними столиками поглядывают на тебя с завистью. Они думают: «Две женщины для одного этого иностранца – это слишком».

В течение всего обеда не смолкали стихи, песни и смех.

Глухой звук башенных часов показался Гийому мрачным и скорбным. Он возвещал зарю последнего дня. Это был конец мечты. На следующее утро он должен был лететь в Соединенные Штаты, где предстояло выступать две недели, затем возвращался во Францию. Он чувствовал, что его раздирают надвое. Радовался, что вновь увидит Полину, друзей, вернется к своей работе и книгам; и горестно вздыхал, вспоминая дивные мгновения, которые довелось пережить здесь.

– Больше никогда! – повторял он.

Без всякой радости он выполнил необходимые утренние ритуалы, позвонил Долорес, затем просмотрел почту, только что принесенную посыльным. Там было письмо от Полины, весьма остроумное и, как ему показалось, ироничное. В девять часов в дверь постучала Лолита и вошла в его номер со словами:

– Можно мне на минутку?.. Я не хочу превращать последний день в похоронную мессу, querido , но мне так грустно и тревожно.