Василе Василаке - На исходе четвертого дня

«И как человеку не совестно! Называется женихом… Пока мы были заняты разговорами, он уже приканчивает третий графин! Вот они, наши нынешние шоферы!..»

Ну, как спасти положение? Тут свекровь – хозяйка этого дома, ну, давай суетиться:

– Сваты, сватьюшки, родненькие, угощайтесь, кусочек хотя бы, хоть что-нибудь, пожалуйста, остывает!..

А мать ее, то есть бабушка жениха, напротив того, без суетни все повторяет и повторяет:

– Будь он проклят, этот Кручану!.. Прости господи, будто он у нас в доме помер…

А тесть на это, хоть вежливо, но все-таки настойчиво!

– Вот что, жених… Или ты приведешь посаженого, или я немедленно ухожу!

А теща не без ехидства:

– А что, мы разве посаженого венчать собираемся? А если он захворал или вызвали его куда… У нас что, свадьба не состоится?! Нет, не пришел так не пришел, и ждать нечего!..

Итак, считайте, что сговор расстроился. Благие начинания забыты, и то, что дело поначалу шло гладко, уважительно и солидно, а все собравшиеся были на высоте, памятуя о том, что сегодня закладывается фундамент новой семьи, – все рассыпалось прахом. Скажете, жених сам виноват? Молод, заносчив, не знает жизни с ее нуждой и лишениями, не набравшись ума, берется других поучать?… Но почему никто не привел его в чувство, не оборвал, не прибил, в конце-то концов? Ведь он обидел самых близких людей, тех, которые ему жизнь подарили, для него построили дом, готовили свадьбу; и тех, которые для него растили невесту и теперь ее с рук на руки, насовсем и еще неизвестно, на какие муки, ему отдавали. Нет, таких людей нельзя обижать безнаказанно. И разве можно их доводить до отчаяния?…

Меняются времена, всему на свете бывает конец, но что-то главное передается от поколения к поколению, может быть, то, что мы называем духом народным?

Жених, видимо, тоже ощущал в своих жилах кровь предков, плевать ему на расстроенную помолвку и обиженных родичей…

– Неужели вы не помните, дядя Никанор… Вы еще сидели тогда в президиуме собрания… Как же звали тогдашнего председателя?… Ну его еще три года подряд собирались снимать… – Жених в волнении тер лоб. – Фамилия у него начиналась на букву «X» или «Г»… Гарбе… нет, Харбе…

– А-а-а, Хэрбэлэу, вот-вот… – вздохнули все с облегчением, словно мрачные тучи, сгущавшиеся над этим столом, теперь сами собой рассеивались.

– Ха-ха! Хэрбэлэу… – Люди смеялись. Что с ними произошло? Неужели их на сей раз осенило какое-то улыбчивое, добродушное божество, вроде древнеиндусского Вишну?…

– Хэрбэлэу? Это который застрелил, ха-ха! у себя на крыльце козу бабушки Сафты?… Ха-ха-ха, – уже в голос смеялись.

– Он, бедный, подумал, что на него напали классовые враги, подосланные недругами, вроде Кручану… – сказал Никанор и при этом хлопнул себя ладонями по ляжкам.

Какое это благое дело – людской коллективный смех! И надо же было дураку палить в козу – чтоб соседи кинулись на помощь? И еще самому кричать: «Помогите!» А на крыльце – мертвая коза!.. В конце-то концов все на этой земле относительно! И если кто-то кого-то дураком обозвал, то ведь и дурак дураку – рознь. А уж если и дураки они, то дураки особые, хитрые… в отличие от бесхитростного, глупого, беспросветного дурака Хэрбэлэу… Например, слышишь «тук-тук» у входа в дом среди ночи… Говоришь: «Войдите!» Не входит. И снова «тук-тук». Что же ты, срываешь ружье с гвоздя и стреляешь в окно наугад?… Много ли для этого ума надо?! «Хе-хе, посмотри на нас повнимательней, похожи ли мы на таких дураков?… Нет, мы, конечно, не спорим, покойному ничего не стоило нас всячески обозвать, более того, он всегда мог поставить нас в дурацкое положение и даже избить при желании, как сделал это со стариком Василе Кофэелом! Но кто же из нас оказался в конце концов в дураках? А если он умник, то пускай прежде покажет свой ум… А если умный умирает по-глупому, – по правде сказать, сам на себя руки наложил, – то кто же тогда дурак?! Или скажете, что его дурацкая смерть – нашей жизни умней?… А я так скажу: любой живой дурак мудрее мертвого умника…»

Примерно так мог думать любой из присутствующих. Во всяком случае, Никанор Бостан окончательно повеселел и продолжал развивать свою мысль жениху уже вовсе миролюбиво:

– Так-то и получается… Сам портишь – сам чинишь! Кто теперь занимает третье место в районе? Мы!.. А где теперь Хэрбэлэу, который был у нас председателем? Собирает тряпки и кости в сельпо!..

Тут вдруг вскочила с места жена Никанора и, широко осенив себя крестным знамением, затараторила, обращаясь к жениху: