Андрей Степанов - Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

Тимоша остановил машину в начале Прямой улицы и сказал:

– Все, Кондрат Евсеич, приехали. Дальше вы сами. Вон его изба, в конце, с железной крышей. А я тут буду ждать.

– Жди!

У крыльца уже стоял Силыч. Участники грядущего сеанса даже не поздоровались: целитель молча распахнул дверь и повел пациента через дом и огороды прямиком к бане.

По пути Синькин окинул взглядом фигурные грядки с убранным урожаем, но ничего не сказал, только выдернул из земли забытую репку и положил в общую кучу.

В предбаннике он спросил, показав пальцем на кушетку, где виднелась закутанная с головой в одеяло долговязая фигура:

– Слышь, хозяин, а это кто у тебя? Труп невоскресший?

– Это предыдущий пациент, – ответил Силыч. – Полечился, теперь отходит.

– Ну дай бог, чтоб отошел.

Войдя в баню, Кондрат с кислой миной оглядел портреты старых знакомых на стенах, взглянул на световое окошко под потолком и спросил:

– А где же ты моешься, Силыч? Или святым мыться не положено?

– В городскую баню хожу, – смущенно ответил целитель. – Раз в две недели. А ты присядь, Кондраша, вон в то кресло. В ногах правды нету.

– Верно сказано. Правда не в ногах, она в таких вот креслах с загибонами, – хмыкнул пациент, но место занял.

Силыч приступил к обычной процедуре: принес мольберт с чистым холстом, а потом сказал извиняющимся тоном:

– Ты уж прости, Кондрат Евсеич, но я тебя должен привязать. Не сердись, для твоей же пользы стараюсь…

Синькин без единого слова положил руки на подлокотники.

Лежа на кушетке в предбаннике, Беда хорошо слышал, как Силыч пытается завести транспортный разговор.

– Начинать всегда с нечистика надо, – чуть дрожащим голосом говорил он. – А к самому носителю уже потом приступаешь, когда он просветлится малость…

Мухин вспомнил наставления учителя: «Похвастается клиент раз, похвастается два, а потом – бабах! – приступ самокритики. Вот тут его и надо брать тепленького». Однако Синькин вел себя необычно: хвастаться, видимо, не собирался, сидел в кресле совершенно спокойно, больше молчал, а на вопросы отвечал кратко и насмешливо. Вскоре целителю стало ясно, что коса нашла на камень: клиент не выказывал ни малейших признаков просветления.

– Что-то не ладится с твоим портретом, Кондрат Евсеич, – сказал наконец Силыч, критически осматривая нарисованное. – Глаза, правда, твои, да и то только цвет совпал. И разговор у нас что-то не клеится. Давай-ка иначе попробуем. Как ты смотришь, Кондраша, если мы душу твою отправим на время в рай?

– Не выйдет, обломись.

– Почему это?

– Во-первых, потому, что никакой души нет, это все глупости. А во-вторых, никакого рая тоже нет.

Силыч чуть не уронил кисточку.

– Как это – нет рая? – спросил он упавшим голосом.

Голубые глаза весело сверкнули, и гость заговорил тихо и вкрадчиво:

– Вот ты художник, Петя, да? Живописец? А скажи-ка мне, живописец, почему рай всегда пишут такими ядовитыми красками? И не только дилетанты, но даже и большие мастера. А не потому ли, что рай этот ваш – просто галлюцинация, да еще и наведенная?

– Кому как, Кондраша…

– Нет, ты не увиливай, ты скажи: как еще объяснить это убожество? Краски как из хвоста райской птицы. А про содержание и не говорю. Как художники представляют себе рай? В лучшем случае вроде садика арабского шейха. В худшем – как четырехзвездочный отель на Кипре. А то и вовсе как Диснейленд.

– То не рай, то Эдем. Земной рай то есть.

– Да и небесный у вас такой же. Нет, случаются исключения. Символист представит тебе рай в виде цветущего луга, но так расплывчато, словно полуслепой. Цветы, бабочки, тени какие-то шмыгают – ничего не разберешь. Или по-средневековому, в виде аллегории: все симметричненько, круги, розы, ангелята порхают, Данте бродит. Ну кто в это поверит? Есть еще вариант совсем для бедных: слоисто-кучевые облака, вид сверху. А зачем мне, спрашивается, эти испарения?

– Ну хорошо, Кондрат, а как ты сам рай представляешь?

– Никак. Если его нет, то значит нечего и представлять. Короче, в рай мы с тобой сегодня не едем.

Силыч встал и прошелся взад-вперед по мастерской, а потом сказал удивленно, словно делая открытие:

– Послушай, так ведь это для тебя его не существует. А я-то верю.

– Веришь? – Кондрат как будто даже обрадовался. – Ну так это другое дело! Тогда почему не съездить? Ну-ка, садись в кресло, а мне чистый холст давай!

Противиться приказам, да еще отданным таким командным тоном, Силыч не умел. Он послушно отстегнул арт-директора от кресла.