Самид Агаев - Седьмой Совершенный

— Ты же спал, — наконец сказала она. — О Аллах, я чуть не померла со страху! Что все это значит? Кто они такие? Зачем они пришли? Почему ты его убил? А где второй?

— Закрой рот, женщина, — сурово сказал Имран. — На какой из твоих вопросов прикажешь ответить? Поди, встань у ворот, чтобы дети не вошли. А я их спрячу пока.

— А второго ты тоже убил? — недоверчиво спросила жена.

— Я тебе что сказал? — повышая голос, спросил Имран.

Фарида, с изумлением глядя на мужа, поднялась, отряхнула платье и пошла к воротам. Она никак не могла взять в толк, что ее муж Имран, в прошлом тихоня и размазня, а ныне еще и пьяница, сумел так запросто убить двух здоровенных мужчин.

Ночью Имран с помощью жены оттащил тела подальше от деревни и закопал там.

— Днем солнце высушит землю, — сказал он, — не будет видно.

— Что же теперь будет? — дрожащим от страха голосом спросила Фарида. Она очень боялась мертвецов, но ослушаться мужа не могла.

— Уходить мне надо, — сказал Имран.

— Как уходить, — ахнула жена, — куда уходить? Ты же только вернулся, столько лет мы тебя ждали! Никуда ты не пойдешь.

— Прикажешь сидеть и ждать, пока меня убьют?

— Может быть это ошибка? — с надеждой спросила Фарида. — Может быть они ошиблись?

Имран покачал головой.

— Они пришли за мной.

— Но ты же их убил.

— Придут другие. Пошли отсюда.

Имран поднял мотыги и двинулся вниз. Жена охотно последовала за ним.

Имран проснулся от того, что кто-то сопел рядом. Он открыл глаза и увидел свою маленькую дочку.

— Кто это пришел ко мне? — ласково спросил он.

Девочка, не в силах сдержать улыбку, принялась смущенно отводить взгляд. — Так кто же это пришел? — повторил Имран.

Дочь вздохнула и еле слышно сказала:

— Я.

— По делу или просто так?

— По делу, — серьезно ответила дочь.

— Ну.

— Ты сделал Зубейду морской корабль.

— Ну.

— Это значит, ты его больше любишь, чем меня.

— Ты пришла скандалить из-за этого?

— Да, — твердо сказала девочка.

— Во-первых, он сам его сделал, а во-вторых, я вас одинаково люблю.

— Как одинаково? — тут же надулась девочка.

— Я пошутил, — тут же сказал Имран, — тебя я люблю больше.

Девочка просияла.

— Папа, сделай мне кораблик, а то Зубейд много воображает.

— Хорошо, — сказал Имран.

— Хорошо, — довольно повторила дочь, встала и пошла к выходу, словно маленькая старушка.

Имран поднялся, вышел во двор, нашел подходящую щепку и, присев на крыльце, принялся мастерить кораблик. Подошла жена, села рядом.

— Будешь завтракать?

— Буду.

— Что ты решил?

— Мне надо уходить.

— А как же мы?

— Вам ничего не грозит, им нужен только я.

— Мы ждали тебя столько лет, — с горечью сказала жена. — Каждый вечер я думала, чем мне кормить детей завтра. Когда ты вернулся, я решила, что Аллах смилостивился над нами, что теперь мы заживем, как все люди. Может, это ошибка?

Имран покачал головой.

— Это не ошибка, они пришли за мной. Потом придут другие, и я не уверен, что в следующий раз справлюсь с ними.

— Почему они хотят убить тебя?

Имран улыбнулся.

— Пока ты этого не знаешь, я могу быть спокоен за твою жизнь.

— Тогда возьми нас с собой, мы больше не можем жить впроголодь. Мы живем хуже нищих. Те хоть могут попросить милостыню.

— Женщина, — сказал Имран, — не гневи Бога. Если у тебя есть дом, то всегда найдется щепотка зерна. А в дороге нужно платить за все: за кров, еду, покровительство. Я не смогу прокормить вас. Кроме того, взяв вас с собой, я сделаю нас сообщниками, и тогда они убьют всех, у них не останется выбора.

— Куда ты пойдешь? — спросила жена.

— Если меня будут спрашивать, скажи, что я отправился в хадж, — ответил Имран.

Он поднялся и, держа кораблик двумя пальцами за мачту, отправился искать дочь.

Имран ушел из дома затемно, чтобы до полудня спуститься в долину и оказаться на оживленной караванной тропе, ведущей в Марракеш. Ему было стыдно в этом признаться, но он почувствовал облегчение, оставив за спиной стены дома. Все оказалось совсем не так, как он себе представлял, находясь в разлуке. Дети выросли и совершенно не нуждались в нем, особенно старший сын. Имран все прекрасно понимал, — против природы и времени ничего не сделаешь, — тем не менее, он испытывал глупейшее чувство обиды оттого, что столько душевных сил было отдано страданию. Но хуже было с женой: когда-то его разлучили с родным телом, а вернувшись, он не нашел его. И не только потому, что отвык. Фарида говорила чужим голосом, двигалась иначе и, наконец, от нее пахло по-другому. Она стала чужой, и самого себя Имран чувствовал чужаком в семье. Эта мысль была настолько дикой, что его бы подняли на смех, скажи он об этом вслух, но это было так. Он чувствовал.