Марио Варгас Льоса - Похождения скверной девчонки

Во время наших с дядей Атаульфо бесед он, с присущей ему деликатностью, никогда не расспрашивал меня о прошлом жены. Просто просил передавать ей привет, говорил, что очень рад появлению новой родственницы и надеется когда-нибудь увидеть ее в Лиме, в противном случае ему самому, несмотря на болезни, придется ехать в Париж, с ней знакомиться. На ночном столике у него стояла в рамке присланная нами фотография: нас запечатлели в день бракосочетания, при выходе из мэрии, на фоне Пантеона.

В такие дни, чаще в послеобеденное время, мы с ним часами разговаривали — и больше всего о судьбе Перу. Он всю жизнь был пылким белаундистом, а теперь с печалью признавался, что второе правление Белаунде Терри его разочаровало. Придя к власти, тот, конечно, поспешил вернуть прежним хозяевам газеты и телеканалы, экспроприированные военной диктатурой Веласко Альварадо, но не осмелился скорректировать хотя бы одну из тех псевдореформ, которые ввергли страну в ужасающую бедность и накалили ситуацию, а кроме того, усилили инфляцию. Поэтому победу на следующих выборах, по его мнению, одержит АПРА. В отличие от своего племянника Альберто Ламиеля, дядя не возлагал больших надежд на Алана Гарсиа. Я же, слушая дядю Атаульфо, думал: вне всякого сомнения, в стране, где я родился, от которой отдалился и с каждым днем отдаляюсь все бесповоротнее, осталось много таких людей, как он, очень достойных, всю жизнь мечтавших об экономическом, социальном, культурном и политическом прогрессе, то есть о превращении Перу в современную, процветающую, демократическую страну с равными для всех возможностями. Но они, эти люди, раз за разом испытывали разочарование, они, как и дядя Атаульфо, успели состариться и теперь, стоя, по сути, на краю могилы, в растерянности спрашивают себя: почему мы вместо того, чтобы идти вперед, вечно пятимся назад и сегодня живем хуже, чем вчера и даже чем тогда, когда только начинали жить, почему обострились контрасты, усугубились неравенство, неуверенность в завтрашнем дне, насилие?

— Как ты был прав, племянник, уехав в Европу. — Эти слова дядя повторял как заклинание, теребя недавно отпущенную седую бородку. — Представь, что бы сейчас с тобой было, живи ты здесь, — ведь тут только и слышишь что про бомбы, похищения, перебои с электроэнергией… К тому же для молодых у нас работы нет.

— Не могу с вами полностью согласиться, дядя. Да, действительно, у меня есть профессия, которая позволяет мне жить в прекрасном городе. Но кто я там? Существо, лишенное корней, тень. Мне никогда не стать французом, хотя паспорт у меня французский и в нем записано, что я француз. Там я навсегда останусь métèque. [108] Пришлый ( фр. ). И в то же время я давно перестал быть перуанцем — здесь я чувствую себя иностранцем еще острее, чем в Париже.

— Но ведь ты, наверное, знаешь, что, согласно опросам, проведенным Университетом Лимы, шестьдесят процентов молодых людей считают своей главной жизненной целью уехать за границу, подавляющее большинство — в Соединенные Штаты, остальные — в Европу, Японию, Австралию, куда угодно. И кто их за это упрекнет? Кто? Если родина не может дать им ни работы, ни перспектив, не может гарантировать личную безопасность, вполне понятно, что они мечтают уехать. Поэтому я так восхищаюсь Альберто. Он мог бы остаться в США, получить замечательное место, а он решил вернуться сюда — чтобы всего себя отдать Перу. Хорошо, конечно, если потом не пожалеет. Кстати, Альберто проникся к тебе большой симпатией, ты ведь заметил, Рикардо?

— Да, дядя, мне он тоже понравился. И ведет себя со мной очень любезно. Если бы не он, я мало бы что здесь увидел, а так посмотрел разную Лиму. Районы миллионеров и районы нищеты.

И тут зазвонил телефон. Со мной хотел поговорить Альберто Ламиель.

— Хочешь познакомиться со стариком Архимедом, тем самым строителем волноломов, о котором я тебе рассказывал?

— Конечно! — ответил я не раздумывая.

— Сейчас строят новый волнолом в Ла-Пунте. Инженер Чичо Канепа — мой друг. Давай встретимся завтра утром, ладно? Я заеду за тобой около восьми. Надеюсь, для тебя это не слишком рано?

— Видно, я выгляжу совсем стариком, хотя мне только пятьдесят, — сказал я дяде Атаульфо, повесив трубку. — Ведь Альберто — твой племянник, а мне он на самом деле приходится двоюродным братом. Но упорно называет меня дядей. Наверное, я кажусь ему доисторическим ископаемым.

— Дело не в этом, — засмеялся дядя Атаульфо. — Ты живешь в Париже — и уже одним этим заслужил почтение. Жить в Париже — нет лучшей рекомендации, лучшего доказательства того, что человек сумел преуспеть.