Марио Варгас Льоса - Похождения скверной девчонки

Дядя Атаульфо сильно постарел и одряхлел, с трудом передвигал ноги и похудел так, что стал похож на палку от метлы. Но, как и прежде, лучился добротой и сердечностью, сохранил интерес к жизни, каждый день прочитывал с помощью лупы три-четыре газеты и по вечерам непременно слушал новости по радио, чтобы знать, что происходит в нашем мире. У дяди Атаульфо, в отличие от Альберто, были мрачные прогнозы на ближайшее будущее. Он считал, что «Сендеро луминосо» и МРТА (Революционное движение «Тупак Амару») — это надолго, и не возлагал никаких надежд на Апру, которой предварительные опросы сулили победу на грядущих выборах. «Это будет очередным испытанием для нашей несчастной страны, племянник», — вздыхал он.

Я не был в Лиме почти двадцать лет. И в полной мере ощущал себя иностранцем — достаточно сказать, что в нынешнем городе память моя не находила для себя почти никаких зацепок. Исчез дом тетки Альберты, а на его месте выросло уродливое четырехэтажное здание. И то же самое по всему Мирафлоресу, где модернизации продолжали сопротивляться от силы несколько домиков с садами — тех, из моего детства. Район в целом утратил свою индивидуальность, повсюду расплодились дома разной высоты, магазины и светящаяся реклама, соревнуясь между собой в дурном вкусе и пошлости. Благодаря инженеру Альберто Ламиелю я успел бросить взгляд и на новые районы, сказочно роскошные, словно сошедшие со страниц «Тысячи и одной ночи», куда перебралась богатая и любящая комфорт публика. А вокруг выросли гигантские пригороды, которые теперь эвфемистически называли «молодыми поселками», в них нашли прибежище миллионы крестьян, спустившихся с гор, бежавших от голода и бандитов, потому что свои вооруженные акции террористы проводили главным образом в Центральной сьерре, и теперь переселенцы влачили жалкое существование в хибарах, сооруженных из досок, жести и рогож — из всего, что было под рукой, и в этих поселениях, как правило, не было ни водопровода, ни света, ни канализации, ни улиц, ни транспорта. В Лиме богатство соседствовало с нищетой, из-за чего богатые казались богаче, а бедные — беднее. По вечерам, когда я не шел на встречу со старыми приятелями из Баррио-Алегре или со своим новоиспеченным племянником Альберто Ламиелем, мы подолгу беседовали с дядей Атаульфо, и тема эта неизменно возвращалась в наши разговоры. У меня создалось впечатление, что разрыв между очень малочисленным меньшинством перуанцев, которые жили хорошо и имели образование, работу, развлечения, и теми, кто едва сводил концы с концами и жил в крайней бедности или даже нищете, за последние два десятилетия значительно углубился. По мнению дяди, это было обманчивое впечатление: просто я смотрел на нынешнее положение дел глазами европейца, но ведь в Европе наличие огромного среднего класса смягчает и размывает резкость границ и контрастов между полюсами. А вот в Перу средний класс — очень тонкая прослойка, и резкие контрасты здесь существовали всегда. Дядю Атаульфо страшно беспокоила волна насилия, захлестнувшая Перу. «Я всегда боялся, как бы не случилось чего-то подобного. Вот и добоялся. Слава богу, что этого не довелось увидеть бедной Долорес». Похищения людей, бомбы террористов, подрывы мостов, дорог, электростанций, атмосфера неуверенности, вандализм, сетовал он, на много лет затормозят движение страны к цивилизованной жизни, в реальность которой он никогда не переставал верить. До последнего времени. «Мне уже такого рывка не дождаться, племянник. Может, хоть тебе повезет».

Я так и не сумел вразумительно объяснить ему, почему скверная девчонка не захотела приехать вместе со мной в Лиму, — я и сам этого не понимал. Он со скрытым сомнением выслушал мои доводы: она, мол, не может бросить работу, как раз в это время года фирма бывает завалена заказами — ассамблеи, конференции, свадьбы, банкеты и всякого рода торжества, и сейчас нет ну просто никакой возможности взять хотя бы пару недель отпуска. Еще там, в Париже, я не слишком поверил ее отговоркам, о чем сразу и сказал. В конце концов она призналась, что дело вовсе не в этом, просто она не хочет ехать в Лиму. «А почему, можно узнать? — допытывался я. — Разве ты не скучаешь по перуанской кухне? Так вот, я предлагаю тебе две недели отдыха, во время которого мы будем наслаждаться изумительными блюдами: севиче из горбыля, чупе с креветками, уткой с рисом, филеем-сальтадо, каусой, секо де чабело [107] Севиче — блюдо из рыбы, маринованной в соке цитрусовых; чупе — блюдо из картофеля, риса, мяса и различных приправ; кауса — картофельное пюре с салатом, сыром, маслинами и т. д.; секо де чабело — креольское кушанье из картофеля и мяса или рыбы. — всем, что твоей душеньке угодно». Бесполезно, даже на такие приманки она не клюнула. Она не поедет в Перу, ни сейчас, ни потом. Никогда больше нога ее не ступит на ту землю. Услышав это, я решил отказаться от поездки, чтобы не оставлять ее одну, но она уговорила меня ехать, сославшись на то, что в Париже будут Гравоски, и она в случае чего сможет обратиться к ним за помощью.