Илья Игнатьев - Два вечера на троих.

Жаль, что нет возможности описать, что и как делают Илья и Вадим со своим Тошиком, и что с ними делает Тошик, - но вот и Антон получает свой, такой яркий в его, самом лучшем из возрастов, оргазм…

А Тошик настоящий мужчина, - и чемпион, - он сразу, - почти сразу, - как и положено после секса настоящему мужчине в его возрасте, - лучшем из возрастов, - начинает засыпать! Посередине, разумеется, - между Ильёй и Вадимом. Сопит, ёжик чемпионский, ткнувшись носом в тёплую широченную грудь Вадима, а Илюшкины руки притянул к себе сзади, поплотнее их прижал к своему горячему сердцу, - ласкучий парнишка Антон, - ласковый даже во сне, - ну, если когда не пинается, - и Тошик засыпает… Засыпает и Илюшка.

Вадим летит, - нет сна, есть полёт. И счастье, - и понимание того, что счастье не есть некий краткий неуловимый миг, - если уж счастье запрыгивает к тебе в жизнь, то оно запрыгивает навсегда, ведь дары Богов навсегда, достойные получают от Богов дары навсегда…

Вадим потихоньку встаёт с кровати, - не спится, вот же гадство, - смотрит некоторое время на своих пацанов, резко отворачивается, - блин, что это, - слёзы? - эт-того ещё… Нет, долго он на них спящих смотреть не может, - никогда, с самого начала, с первой их ночи. Он готов за них, - ради них, - на всё, что только не выжжет их души, но когда они спящие, Вадим готов умереть сам… Тяжесть Любви…

Вадим на цыпочках выходит из спальни, проходит в гостиную, берёт из бара бутылку Otard, - это его любимый коньяк, - берёт бокал для бренди, усаживается за стол, раскрывает ноутбук…

Вадим:

Не спится, вот же гадство… А надо бы выспаться, ведь завтра с Олегом будем решать, что уже нам, в конце-то концов, делать с этим паскудным филиалом… За один лишь квартал убытков от него на полмиллиона… да хрен с ним…

Так, значит, Ил уже рассказал, как они очутились у меня в Импрезе, и что было дальше, как они мне рассказали про свою… вот же, - чуть ведь не сказал «беду»! Да, конечно, беда, - да только слово «беда» не передаёт и доли того ужаса, который почувствовал даже я из сбивчивого рассказа мальчиков, - а ведь до того мне думалось, что ничто меня уже в этой жизни…

Собственно, рассказывал в основном Тошик, Илья большей частью молчал, - лишь изредка что-то вставлял, где-то Тошика поправлял, о чём-то припоминал… Молчал наш Ил, крутил в руках нож, который я ему дал, трогал большим пальцем заточку, остриё, пробовал по разному удерживать рукоять… Я в Илье почувствовал поразившую меня тогда решимость, - это я сейчас уже ничему в нашем Илье не удивляюсь-поражаюсь, я только восхищаюсь и радуюсь, когда открываю в нём всё новые и новые, редкие даже и для более взрослого мужчины, качества.

А потом мне стало до жути невыносимо. Антон ведь, оказывается, отлично запомнил, как этот самый Мурзик-Тузик… ЧТО именно он обещал сделать с моими пацанами, - во всех кошмарных деталях запомнил эти обещания Тошик. Я и передавать не хочу, что именно мне рассказал Тошик, когда я присел на корточки на берегу.

Всё я уже тогда решил. И что я буду делать с этим ужасом, и что эти пацаны теперь со мной, - надолго, - оказалось, что навсегда. Я оглянулся на Илью, я хотел понять, что же решил он, - и расстояние в десять метров между нами значения не имело, и ведь я понял решение Ильи, по его глазам понял, по тому, что из его глаз исчезают остатки ужаса, а решимость, воля и сила занимают там свои места, - и ещё Честь и Достоинство. Это всё теперь живёт в глазах нашего Ильи, - и это тоже у него навсегда, он ведь и меня смог научить этим вещам, - и многим другим, столь же значимым…

Выпьем, Ремезов… М-м, хороший напиток, без претензий, не то, что другие, затасканные марки, - ненужная вычурность Henessi, например, - у Otard чистота и ясность, - благородство чистоты и ясности. Как у моих пацанов… Какого это чёрта я сравниваю моих мальчиков с коньяком? Не дело, да и пьянят они меня сильнее любого спиртного, - они самый сильный кайф в моей жизни… И опять как-то плоско у меня сейчас вышло, - «кайф», тоже мне…

Но ведь кайф! Боги, каких только ещё я эпитетов не подбирал, какие только эвфемизмы не изобретал, - особенно первое время, - чтобы попытаться выразить вслух свои к ним чувства! Слова, слова…

Мне сразу стало очевидно качество души Ильи, ведь даже отвёртка эта пресловутая… а Тошик… Блядь, я ещё в машине, когда только начал он мне рассказывать, - совсем по-детски, всхлипывая, прерывисто вздыхая, и это всё страшным ровным тоном без эмоций, - я тогда уже подумал: - будь что будет, но этого младшего из мальчиков я защищу от чего бы то ни было, и чего бы мне это не стоило, и что бы со мной при этом не случилось… А уж как Тошик закончил свой страшный рассказ, - это уже мы с ним были снаружи, на берегу, - к этому моменту я уже всё для себя решил окончательно. И навсегда.