Николас Спаркс - Дорогой Джон

В нескольких футах от нас гроза достигла своего апогея — новый ливень водопадом хлынул с небес. Снова вспыхнула молния, на этот раз ближе, и раскат грома грохнул пушечным выстрелом прямо у нас над головами. Будь здесь окна, представляю, как задрожали бы стекла в рамах.

Саванна поспешно придвинулась ближе, я обнял ее. Она вытянула ноги, скрестив лодыжки, и прислонилась ко мне. Я с удовольствием просидел бы так остаток жизни.

— Ты отличаешься от большинства парней, которых я знаю, — сообщила она мне на ухо тихо и доверительно. — Более зрелый, не такой… ветреный.

Я улыбнулся, польщенный ее словами.

— К тому же у меня «ежик» и татуировки.

— «Ежик» — это хорошо. Что касается татуировок… ну, пусть входят в комплект. Никто не идеален.

Я пихнул ее локтем, притворяясь уязвленным:

— Знал бы, что тебе не понравится, не стал бы накалывать.

— Не верю, — сказала она, отодвигаясь. — Но ты прав, я сказала лишнее. Я говорила о том, что чувствовала бы, будь татуировки у меня. Твои, пожалуй, дополняют определенный образ, и, по-моему, тебе идут.

— Что за образ?

Саванна по очереди указала на татуировки, начиная с китайского иероглифа.

— Вот эта говорит, что ты живешь по собственным правилам и не всегда заботишься о том, что думают другие. Пехотная эмблема свидетельствует о том, что ты гордишься тем, что делаешь. Что до колючей проволоки, то это, можно сказать, твой портрет в юности.

— Ну, просто психологический анализ. Я-то считал, мне просто картинки понравились.

— Я как раз хочу выбрать психологию второй специальностью.

— Да ты уже готовый психолог! Поднялся ветер, но дождь начал стихать.

— Ты когда-нибудь любил? — неожиданно спросила Саванна.

Вопрос меня удивил.

— Что это ты вдруг?

— Я слышала, что непредсказуемость добавляет женщинам загадочности.

— О да. Что касается вопроса, то я не знаю.

— А как это можно не знать?

Я помолчал, соображая, как ответить.

— Несколько лет назад я встречался с девушкой, в которую был влюблен. По крайней мере так мне казалось. Но теперь я уже не уверен. Между нами существовала привязанность, с ней приятно было проводить время, но мы не стали близкими людьми. Я о ней почти ничего не знал. Жили вместе, а парой не были, если можно так сказать.

Саванна задумалась над моим ответом и ничего не сказала. Пришла моя очередь спрашивать.

— А ты? Ты когда-нибудь любила? Ее лицо затуманилось.

— Нет, — сказала она.

— Но верила, что любила, совсем как я, верно? — Она прерывисто вздохнула. Я продолжал: — В моем отделении, хочешь не хочешь, станешь психологом. Интуиция просто кричит, что в прошлом у тебя были серьезные отношения.

Саванна невесело улыбнулась.

— Я знала, что ты догадаешься, — негромко сказала она. — Да, у меня был парень. На первом курсе университета. И я верила, что люблю его.

— А теперь ты уверена, что не любила? Саванна долго не отвечала.

— Нет, не уверена, — тихо сказала она. Я посмотрел на нее.

— Если не хочешь говорить…

— Все нормально, — остановила меня Саванна. — Просто тяжело. Я пыталась об этом забыть, даже родителям не говорила. Вообще никому. Такая банальная ситуация, прямо неловко. Наивная провинциалка из маленького городка приезжает в университет и встречает симпатичного старшекурсника, к тому же председателя студенческого землячества. Он популярен среди студентов, богат и красив. Маленькая первокурсница покорена тем, что этот полубог снизошел до нее. Он обращается с ней как с особенной; видя, как завидуют другие первокурсницы, провинциалка начинает верить в свою исключительность. Она соглашается поехать праздновать Новый год в один из увеселительных пригородных отелей в компании полубога и его друзей, хотя ее предупреждают, что чувствами там и не пахнет и что донжуанский список ее избранника насчитывает не одну зарубку на спинке кровати. — Саванна закрыла глаза, словно собираясь с силами. — Она поступает вопреки советам друзей, данных из лучших побуждений. Провинциалка не пьет спиртного, и полубог с готовностью приносит ей содовую. Отчего-то провинциалке становится дурно, и он ведет ее в дальнюю комнату — прилечь. Не успевает она и глазом моргнуть, как оказывается в постели и едва успевает отвечать на его поцелуи. Сперва ей это нравится, но дурнота не проходит, комната просто кругом идет, и только много позже ей придет в голову, что кто-то — может, и полубог — подсыпал что-то в содовую, желая сделать новую зарубку на спинке кровати. — Она заговорила быстрее, почти захлебываясь словами: — Он начинает тискать ее груди, рвет платье, трусы. Он лежит на ней, такой тяжелый, что его невозможно оттолкнуть или спихнуть. Она чувствует себя беспомощной, хочет остановить его, потому что никогда не занималась этим прежде, но у нее так кружится голова и заплетается язык, что она не в состоянии позвать на помощь. Так бы все и получилось, как он задумал, если бы в комнату не зашла другая пара. И вот она неверными шагами плетется вон из комнаты, придерживая платье, кое-как добирается до туалета и плачет там. Заходят другие девушки, приехавшие на вечеринку, видят размазанную тушь и разорванное платье и, вместо того чтобы поддержать, смеются над ней, говоря, что она прекрасно знала, к чему клонилось дело, и заслужила все и даже больше. Тогда она звонит другу, который прыгает в машину, мчится к отелю, забирает ее и везет в общежитие, ни о чем не расспрашивая.