Николас Спаркс - Дорогой Джон

— О… Привет, Джон.

Я опустился на стул, все еще не совсем проснувшись.

— Да, еще рано, но я хотел застать тебя, пока ты не ушел на работу.

— О! — сказал папа. — Ладно. Сейчас еще еды поставлю.

За рутинной возней отец казался почти оживленным. Именно в такие моменты я чувствовал — папа рад, что я дома.

— А кофе у нас есть? — спросил я.

— В кофейнике.

Я налил себе чашку кофе и поплелся к столу, где лежали еще не раскрытые газеты. Отец всегда читал их за завтраком, и я достаточно знал его привычки, чтобы не трогать почту. Папа всегда находил особое удовольствие в том, чтобы первым прочитать свежую прессу, и всегда просматривал газеты в одном и том же порядке.

Я ждал вопросов насчет вчерашнего свидания, но отец ничего не сказал, сосредоточенно жаря бекон. Взглянув на часы, я увидел, что Саванна через несколько минут уйдет на стройку, и гадал, вспоминает ли она обо мне, но с неожиданным стеснением в груди понял, что в утренней суматохе — а в доме на пляже сегодня наверняка все вверх дном — у нее вряд ли есть на это время.

— Чем ты занимался вчера вечером? — спросил я, решив отвлечься от мыслей о Саванне. Отец продолжал готовить, словно не слыша моего вопроса. — Пап? — позвал я.

— А? — откликнулся он.

— Как прошел вчерашний вечер?

— Что значит — как прошел?

— Ну, как ты вечер провел? Что-нибудь интересное делал?

— Нет, — сказал он, — ничего. — Улыбнувшись мне, отец отвернулся к плите и бросил на сковороду еще пару ломтиков бекона. Шкворчанье стало громче.

— А я отлично провел время, — не удержался я. — Саванна просто класс. Мы даже в церковь вместе ходили.

Я надеялся, папа не удержится от расспросов, и уже предвкушал нормальный разговор отца с сыном, с одобрительным смехом и парой соленых шуток. Но отец лишь включил другую конфорку, капнул масла на маленькую сковородку и вылил туда взбитые яйца.

— Тебе не трудно положить хлеб в тостер? — спросил он.

Я вздохнул, поняв, что завтракать мы будем молча, как всегда.

— Нет, — ответил я. — Совсем не трудно.

Остаток дня я провел, занимаясь серфингом, вернее, мучая доску. За ночь наступил чуть ли не штиль, и маленькие волны не доставляли никакого удовольствия. Кроме того, сегодня они разбивались дальше от берега, так что если океан и подбрасывал несколько стоящих волн, то тут же и обламывал удовольствие. Раньше я пошел бы на Оук-Айленд или даже на Атлантик-Бич, откуда на попутке доехал бы до Шеклфордской отмели и посмотрел, как там с волнами, но сегодня у меня не было настроения.

Вместо этого я катался на доске там же, где вчера и третьего дня, чуть в стороне от дома на пляже. Сегодня коттедж выглядел необитаемым: задняя дверь была заперта, полотенца с перил исчезли, никто не мелькал в окнах и не выходил на веранду. Я прикинул, когда вернутся обитатели — часа в четыре или в пять, — и твердо решил уйти заранее: у меня не было причин здесь околачиваться, и меньше всего на свете я хотел прослыть навязчивым ухажером.

С пляжа я ушел в три и по пути заглянул в «Лерой». Бар оказался темнее и грязнее, чем я запомнил; едва войдя, я почувствовал инстинктивную неприязнь к этому месту. Я всегда считал «Лерой» заведением для профессионал ьных алкашей, и за доказательствами далеко ходить не пришлось — за стойкой несколько посетителей одиноко сидели над стаканами «Теннесси лучшего», ища на донышке спасения от проблем. Сам Лерой был на месте. Когда я присел, он, не спрашивая, сунул кружку под пивной краник и начал наполнять.

— Давно не виделись, — отметил он. — Стараешься не портить себе жизнь молодую?

— Пытаюсь, — пробурчал я, оглядывая бар.

Лерой придвинул мне кружку по скользкому прилавку.

— Мне нравится, как ты здесь переделал, — сказал я, кивком указав себе за спину.

— Специально для тебя. Есть будешь?

— Нет, спасибо.

Лерой вытер прилавок, бросил тряпку назад через плечо и отошел принять очередной заказ. Через минуту меня похлопали по спине.

— Джонни! Что ты тут делаешь?

Обернувшись, я увидел одного из прежних приятелей, которых давно ни во что не ставил. Дело в том, что я с самого начала ненавидел все, связанное с этим местом, включая своих друзей. Понятия не имею, почему я сюда зачастил; наверное, бар просто был под рукой и больше пойти было некуда.

— Привет, Тоби, — сказал я.

Длинный сухопарый Тоби уселся рядом. Я видел, что парень уже готов — глаза остекленевшие, разит неделю не мытым телом, рубашка в пятнах.

— Все еще играешь в Рэмбо? — заплетающимся языком пробормотал он. — Ты качался, что ли?