Жозе Сарамаго: Двойник

Телефон зазвонил только через час. Тертулиано Максимо Афонсо вскочил, ожидая услышать голос матери, но то был служащий администрации, он сказал, с вами желает поговорить сеньора Каролина Кларо. Это моя мать, пролепетал он, сейчас спущусь. Он выбежал из номера, уговаривая себя на ходу: я должен держать себя в руках, нам не следует привлекать к себе внимание. Медленность лифта позволила ему справиться со своими эмоциями, и вот Тертулиано Максимо Афонсо уже вполне сносно владел собой, когда он вошел в холл гостиницы и обнял пожилую даму, которая, то ли повинуясь безошибочному инстинкту, то ли в результате долгих раздумий в такси, доставившем ее в этот город, спокойно ответила на приветствие, удержавшись от вульгарных патетических фраз типа: о мой сыночек дорогой, хотя в сложившейся ситуации более подходящим оказалось бы выражение: о мой бедный сын. Патетические объятия и конвульсивные рыдания дожидались того момента, когда они войдут в номер и закроют дверь, только тогда воскресший сын сказал: мама, а она смогла произнести лишь те слова, которые вырвались наконец из ее благородного сердца: это ты, это ты. Но дона Каролина не из тех женщин, которые довольствуются малым, которых ласка заставляет забыть об обиде, нанесенной, правда, на сей раз не ей лично, а разуму, порядочности и здравому смыслу, и пусть никто не говорит, что мы не сделали всего, что только было возможно, чтобы история удвоения людей не завершилась трагедией. Каролина Максимо не употребила данный термин, она сказала только: погибли двое, а теперь расскажи мне все с самого начала, но прошу тебя, ничего не утаивай, время полуправды прошло и время полулжи тоже. Тертулиано Максимо Афонсо подвинул матери стул, сам сел на край кровати и начал рассказывать. С самого начала, как его попросили. Она слушала, не прерывая, но дважды у нее исказилось лицо, в первый раз, когда Антонио Кларо сказал, что собирается овладеть Марией да Пас в своем загородном доме, а во второй, когда сын объяснил ей, как и почему он приехал к Элене и что произошло потом. Она беззвучно произнесла одними губами: безумцы. День клонился к вечеру, полумрак уже начал скрадывать черты матери и сына. Когда Тертулиано Максимо Афонсо закончил, мать задала ему неизбежный вопрос: а теперь. Теперь, мама, Тертулиано Максимо Афонсо, которым я был, мертв, а у другого, если он захочет продолжать жить, нет иного выхода, как превратиться в Антонио Кларо. А почему ты не хочешь открыть правду, честно рассказать, что случилось, поставить вещи на свои места. Но вы же теперь все знаете. Да, и что же. И я спрашиваю вас, мама, неужели вы хотите, чтобы эти четверо людей, двое живых и двое мертвых, были брошены на растерзание всеобщего жадного любопытства, что мы выиграем, мертвые не воскреснут, а живым больше не будет жизни. Что же делать. Мама, вам придется сыграть роль матери на похоронах ложного Тертулиано Максимо Афонсо и оплакивать его, как если бы он был вашим сыном, Элена тоже там будет, но никто не поймет, почему она пришла на эти похороны. А ты. Но я же сказал, я теперь Антонио Кларо, когда мы зажжем свет, лицо, которое вы перед собой увидите, будет его лицом, а не моим. Ты мой сын. Да, я ваш сын, но я не смогу быть им в своем родном городе, для его жителей я умер, и когда мы с вами захотим повидаться, то это произойдет в таком месте, где никто не подозревает о том, что когда-то существовал преподаватель истории по имени Тертулиано Максимо Афонсо. А Элена. Завтра я попрошу у нее прощения и верну ей обручальное кольцо и часы. И для этого должны были погибнуть два человека. Которых я убил, и одна из жертв совершенно невинна. Тертулиано Максимо Афонсо встал и зажег свет. Его мать плакала. Несколько минут они молчали, избегая смотреть друг на друга. Потом мать прошептала, проведя по глазам промокшим платком: старая Кассандра была права, ты не должен был впускать деревянного коня. Теперь уже ничего не поделаешь. Да, теперь уже ничего не поделаешь, ни теперь, ни в будущем, и в конце концов мы все умрем. После недолгого молчания Тертулиано Максимо Афонсо спросил: полиция сообщила вам обстоятельства катастрофы. Мне сказали, что машина выехала на полосу встречного движения и столкнулась с грузовиком, и еще мне сказали, что их смерть наступила, скорее всего, мгновенно. Странно. Что странно. Мне казалось, что он очень хорошо водит машину. Наверное, что-то произошло. Его могло занести, может быть, на дороге было пролито масло. Об этом речи не было, мне сказали только о выезде на встречную полосу и о столкновении с грузовиком. Тертулиано Максимо Афонсо снова сел на край кровати, посмотрел на часы, сказал: я попрошу, чтобы вам дали здесь номер, мы поужинаем, и эту ночь вы проведете в гостинице. Нет, я лучше поеду домой, после ужина ты вызовешь такси. Я сам отвезу вас, меня никто не заметит. Как же ты меня отвезешь, если у тебя теперь нет машины. У меня осталась его машина. Мать грустно покачала головой и сказала: его машина, его жена, не хватает только, чтобы ты начал жить его жизнью. Поищу для себя что-нибудь получше, а сейчас, прошу вас, пойдемте ужинать, дадим передышку скорби. Он помог ей встать, обнял ее и сказал: и не забудьте стереть записи на автоответчике, надо соблюдать максимальную осторожность, не уподобляться коту, который прячется, оставляя снаружи хвост. После ужина мать снова попросила его: вызови такси. Я отвезу вас сам. Не надо рисковать, тебя могут увидеть, и потом, мне неприятно ехать в этой машине. Я провожу вас на такси и вернусь сюда. Не настаивай, в моем возрасте мне не нужны провожатые. На прощание Тертулиано Максимо Афонсо сказал: постарайтесь отдохнуть, мама, вам это необходимо. Скорее всего, сегодня ночью никому из нас не удастся заснуть, ни тебе, ни мне, ответила мать.