Франсуаза Саган - Неясный профиль

Деревенский ресторанчик был в трехстах метрах, и мы пошли пешком. Когда мы возвращались, уже совсем стемнело, но дорога неясно белела перед нами. Комната Луи была просторная и пустая. Он оставил открытыми оба окна, и ночной ветер, пролетая из одного в другое, то и дело задерживался на нас, освежая и осушая наши тела, внимательный и легкий, услужливый, будто раб, который сторожит двух своих собратьев, тоже рабов, но принадлежащих другому, более безжалостному хозяину.

Через два дня, то есть в воскресенье, корова на соседней ферме вздумала отелиться. Луи предложил нам пойти с ним, но мы с Дидье колебались.

– Пошли, – уговаривал Луи, – два дня вы оба только и делаете, что расхваливаете деревенские красоты. После флоры – фауна. В путь!

Мы проехали пятнадцать километров на предельной скорости. Я попыталась припомнить эпизод из одного очень хорошего романа Вайана, где героиня, хрупкая, но сильная духом женщина, помогает теленку появиться на свет. В конце концов, если моя жизнь должна проходить между утонченными дискуссиями об импрессионизме и барокко и более реальными явлениями природы, мне нужно как следует изучить материал.

В хлеву было темно. Женщина, двое мужчин и ребенок столпились перед загородкой, откуда доносилось душераздирающее мычание. Странный запах, пресный и сильный, смешивался с запахом навоза. Я вдруг поняла, что это запах крови. Луи снял куртку, закатал рукава и прошел вперед, мужчины расступились, и я увидела что-то серое, розовое, липкое, показавшееся мне продолжением коровы. Она замычала громче, и это что-то будто увеличилось. Я поняла, что это рождающийся теленок, к горлу подкатила тошнота, и я бросилась вон. Дидье последовал за мной, якобы чтобы помочь, но он и сам весь дрожал. Мы жалобно взглянули друг на друга, потом рассмеялись. Решительно, переходу от гостиной мадам Дебу к этому стойлу не хватало постепенности. Корова издала новый истошный вопль, и Дидье протянул мне сигарету.

– Какой ужас, – сказал он. – Не хочет ли мой бедный брат таким способом примирить меня с мыслью об отцовстве… Лично я подожду здесь.

Немного позже мы пошли полюбоваться на теленка, Луи отмыл залитые кровью руки, фермер предложил нам по стаканчику, и мы сели в машину. Луи смеялся.

– Не слишком убедительный опыт, – сказал он.

– Для меня даже очень, – заявил Дидье. – Никогда не имел удовольствия видеть такое. Я все думаю, как ты с этим справляешься.

Луи пожал плечами.

– В общем-то, этой бедной корове я был не нужен. Я был бы полезен, если бы дела пошли плохо. Иногда потом приходится зашивать.

– Ох, замолчи! – сказал Дидье. – Пощади нас.

Из чистого садизма Луи пустился в пространные подробности, одна другой хуже, так что нам пришлось заткнуть уши. Остановились мы у пруда в лесу. Братья стали пускать камешки рикошетом.

– Жозе говорила тебе, какой номер выкинул Юлиус А. Крам? – спросил Дидье.

– Нет, – сказала я, – я даже не вспомнила об этом.

Луи, наклонившись с камешком в руке, повернул голову и посмотрел на меня.

– Что за номер?

– Юлиус решил финансировать журнал, где работает Жозе, – объявил Дидье. – Эта молодая женщина, которая только что видела, как телилась корова, будет вершить судьбы современной живописи и скульптуры.

– Вот оно что, – протянул Луи.

Он взмахнул рукой, и камешек проскакал пять или шесть раз по гладкой поверхности пруда и исчез.

– Неплохо, – сказал он, довольный собой. – Это большая ответственность, да?

Он смотрел на меня, и внезапно мои столь заманчивые новые обязанности показались мне пустыми и даже опасными. Почему я решила, что имею право судить произведения других? Я сошла с ума. Взгляд Луи заставил меня понять, что я сошла с ума.

– Дидье все представляет не так, – сказала я. – На самом деле я не буду критиковать в полном смысле слова. Я буду только писать о том, что меня восхищает, что мне нравится.

– Но ты ведь не обезумела от этого, – вздохнул Луи. – Ты отдаешь себе отчет, что и за слова, и за молчание, впрочем, платить тебе будет тоже Юлиус А. Крам?

– Дюкро, – поправила я.

– Через Дюкро, – возразил Луи. – Ты не можешь на это согласиться.

Я посмотрела на него, на Дидье, который опустил глаза – видимо, был не рад, что затронул эту тему, – и занервничала. Как тогда, в баре «Пон-Руаяль», я видела в Луи врага, судью, пуританина, я не видела в нем больше моего дорогого возлюбленного.

– Но я делаю это уже три месяца, – сказала я. – У меня, может быть, нет опыта, но этим я зарабатываю на жизнь, а кроме того, работа меня увлекает. Мне нет дела до того, кто платит, Дюкро или Юлиус.