Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

— Мы онкологические… за сколько принесешь?

— Мои золотенькие ножки бегают за двести пятьдесят на каждую..

— По Божески… На все…, Посмотри мне в глаза, красотка…

— Заманчивый ты мой… и что же в них?…

— Боль, нам терять не чего… Либо ты нам поможешь, либо, я «Теплого» наберу…

— «Тепленикий»…, ну ради него я и скидочку сделаю… Да поняла я уже, мальчики, поняла… Для легавых лохов полно, вижу же, что вы не из таких… — «Берунья» * (Или «берун» — человек, за дозу или за деньги покупающий наркотики и доставляющий покупателю) исчезла в подворотне, таксист, привыкший к разному всякому, понимающий зачем он сюда привез двух мужчин, в уме прибавил за суету пятьсот рублей, как было положено, по общепринятой таксе, и продолжал тихо наслаждаться легкой музыкой, изливаемой колонками магнитолы.

Хлыст, слышавший весь разговор, пытаясь понять хоть что-то, сквозь доставшую его уже боль, решил что-то прояснить:

— Ваня, это кто?

— «Берунья»…

— Чего она берет и зачем?

— Потом узнаешь… Не волнуйся, я тебе помогу… тебя трясет всего, держись, дружище…

— Да я уже давно так…, ужасно, но… скорее бы это закончилось, сколько уже можно! Долго мы здесь еще? Может быть я домой…

— Дома легче не будет, а с этим зельем, ты скоро будешь в ажуре. О! Наша фея топает… водила, будь на стреме!.. — Женщина быстренько и опасливо подошла, постоянно оглядываясь, что-то отдала в приоткрытое окошка, и быстро двинулась в обратную сторону от сквера, ускоряя шаг, будто жена праведного Лота, уходящая с мужем из Содома и Гамора от возмездия Божия.

Как на зло, машина не заводилась, водитель, уже несколько раз поворачивающий ключ в замке зажигания, добивался только жужжащего изо всех сил стартера, вот-вот цепляющего, но не заводящего. Сталин спокойно полез за пазуху, вынул здоровенный «Дезет Игл» — «Орел Пустыни», постучал кончиком по затылку мужчины, что одновременно почувствовали и Хлыст, моментально забывший про боль, и сам водитель, взмокший холодным потом:

— Не торопись, старичок, жизнь одна, и прожить ее нужно не с трясущимися руками и головой, а с чистыми и сухими трусишками… — Да вот трусишки об этом не знали. Намоченное сиденье прибавило в уме стоимость поездки, глаза наполнились слезами, вразумляющая мысль вскочила прыщем на теле мозга, поранив его кору: «Никогда больше не связывайся с наркоманами!!!» — будто услышав «Полторабатька» вслух парировал:

— А мы и не наркоманы, а вот тыщенку наброшу… — От радости перспектив двигатель взревел и произошло это ровно в момент, когда какой-то мужчина, закутавшийся в шарф по самые уши, выходил из арки.

Иван обратил на него внимание, как на единственного представлявшего собой, хоть какое-то движение, опознал в нем отсутствие опасности, а потому выдохнул и продолжил:

— Ну вот и все…, давай поворачивай, объезжай сквер и в сторону проспекта… — Вышедший мужчина, в это время вступил на территорию сквера. Что-то в его походке показалось знакомым, подумалось, сначала, о плохом и, возможно, угрожающем — правая рука была засунута за пазуху, что вызвало подозрение: «Да ладно — меня здесь никто ждать не мог! Да и идет не озираясь, да вообще не готов, „поляну не пасет“ — лошара какой-то!» — вспомнились слова «беруньи» о лохе, который и пострадает, затем поплыли из памяти наркоманы, попадающие именно так в лапы «наркоментов», в основном живущих такими «разработками», вместо того, чтобы накрывать сами точки распространения… Какое-то не хорошее предчувствие царапнуло в области «солнечного сплетения», что прозвучало в голос, совсем громко:

— Да кто же это?… — Хлыст тоже пристально смотрел на идущего, навстречу которому с близстоящих качелей и скамеек уже встали трое — в общем-то все, как всегда. Сейчас встретятся, перекинутся двумя — тремя словами, и рассосутся, будто никого и не было. Так и хотелось думать, и уже улегалась волна беспокойства, как вдруг одновременная догадка достигнув разума, выплеснулась вслух:

— Доктор!..

— Илюха!.. — В этот момент машина подъезжала, как раз к тому месту, куда мог подойти через десять — пятнадцать шагов вышедший из подворотни, не обратись прямо сейчас к нему издалека один из вставших и направлявшихся в его сторону. Слова прозвучали громко, были слышны, через открытые окна такси:

— Мужчина, можно вас на минуточку…, стоять, сука, полиция!!!.. — Шарф соскочил, оголив лицо Ильи Фоминцева. Совершенно растерявшись от моментально обрушившегося осознания ситуации, в которую он попал сам, усугубленный совершенным безысходом с мамой, с теми больными, ослаблением мук, которых он жил, всем, что рушилось сразу в эту минуту: