Авраам Иехошуа - Господин Мани

— Я уже поклялся матери…

— Она абсолютно здорова.

— Похудевшая? Ну и что? Что с того? Скоро опять поправится.

— Я так и знал, что вы переполошитесь… Но и они отрастут…

— Не в Иерусалиме, а в Стамбуле, десять дней назад… Проснулась среди ночи в слезах, шутка ли — они ползают по подушке; мыла в гостинице нет, вода кончилась. Стала искать ножницы, я попытался ее урезонить: "Успокойся, половина человечества вскармливает их на себе и не становится от этого менее человечной. Чего ты так всполошилась? Папа и мама примут тебя и так, даже со вшами, и будут любить не меньше". Но ты же ее знаешь — за улыбкой несокрушимое упрямство, а может, и тайное желание нанести себе что-то вроде увечья. Я предложил вычесать ее, но она не дала мне даже притронуться, побежала к швейцару, раздобыла кривой турецкий кинжал и, стоя у мутного зеркала, принялась отрезать прядь за прядью.

— Мне тоже, отец. Прямо сердце разрывалось, когда ее роскошные каштановые волосы падали на пол и среди отрезанных прядей обиженно копошились турецкие вши, а может, среди них затесалась и одна палестинская. Я хотел было собрать и сохранить ее косы, но побоялся ее… Потом в поезде с этой странной короткой стрижкой она привлекала в десять раз больше внимания, люди специально проходили мимо нашего купе, чтобы посмотреть на нее, — она словно от этого похорошела.

— Бог ее знает, высокие скулы… глаза…

— Нет.

— Я молчал, разумеется. Что я мог сделать? Мы вообще мало разговаривали в последние дни. Совершенно другой человек, чужой, своенравный, всем недовольна, ничего не слушает, ходит чернее тучи… Я решил: с меня хватит, я умываю руки, сдаю ее вам и до свидания, перееду жить к бабушке.

— Да, до свидания… Дорогой мой отец, ты еще не такое услышишь…

— Да, но только там, в гостинице в Стамбуле, когда мы ждали поезд назад в Европу…

— Но не было выбора, поверь мне, отец, послушай, на самом деле, не было выбора, да и средства были уже на исходе…

— Я вообще не знал, как мы оттуда выберемся… поверь.

— Да, я обещал, и свое обещание выполнял самым исправным образом… повсюду… и в Венеции… всюду.

— И в Эрец-Исраэль, разумеется. Там как раз это соблюдалось особо строго. Сначала я спал на другом этаже в окружении рожениц, а потом в пансионате за тридевять земель от нее.

— Сейчас услышишь.

— Что-то вроде клиники…

— И на корабле — всюду отдельные каюты, а если нет, ставили большую ширму.

— Ширму… и то только в конце на обратном пути. В Стамбул же мы приехали поздно ночью, была только одна комната в привокзальной гостинице, а ночевать далеко от вокзала я не хотел, чтобы не опоздать на поезд, отходящий рано утром. Турцией мы были уже сыты по горло, да и деньги…

— Я говорю тебе, отец, а ты не слушаешь. В чем ты меня подозреваешь, черт возьми? Когда мы добрались до Турции, у нас было сто…

— Около тридцати талеров… А золотые монеты я не хотел трогать… Пока не прояснится… Вот они, в поясе, как ты и дал…

— Я знаю. Могу представить отчет за каждую копейку.

— Конечно, отец, конечно, дело не в деньгах, а в принципе… Знаю, знаю. Но всякое могло случиться. Например, в Бейруте: несчастный случай на вокзале, и мы застряли на целую ночь, судно же со всеми вещами поплыло в Стамбул без нас; когда мы прибыли, от багажа остались только рожки да ножки, пропало все, включая гостинцы, купленные в Иерусалиме…

— Потом… дойдет очередь.

— Человек погиб, близкий знакомый…

— Я же и говорю, Боже ты мой, я опасался, что деньги кончатся и я…

— Нет, я не кричу, извини, но ты от меня вроде чего-то добиваешься, чего?

— Оплакиваешь? Что ты оплакиваешь? Чудные волосы Линки? Это ведь восстановимо…

— Другое, что не восстановить?

— Ну, например… например… впрочем, неважно…

— Нет, я никого не пугаю.

— Например, скажем, простосердечие, отец, или умение радоваться.

— Да, радоваться.

— В самом прямом смысле. Радость, простосердечие. Нет, я говорю не для того, чтобы причинить тебе боль. Вы ведь могли больше не увидеть ее… Она хотела остаться там… Я из последних сил выволок ее из пропасти…

— В Палестине, мой дорогой, в Эрец-Исраэль.

— Извини, но не сейчас — у тебя не хватит терпения выслушать все по порядку, ты же валишься с ног… Иди спать, отец… Завтра… Только дай мне еще одну папиросу, эти — как солома…

— Папиросы со Святой земли. Там тоже пыхтят.

— Тем более… Возьми всю пачку. Жаль, что я не привез побольше, надо было сообразить, что папиросы оттуда будут тебе особо приятны…