Питер Робинсон - С ПОЛЯРОИДОМ В АДУ - Как получают МБА

Неделей позже отличился Конор.

Взяв в качестве примера Англию, Гупта стал обсуждать роль государства в сфере перераспределения дохода и благосостояния. В 1911-м году, отметил он, практически всем владела крошечная прослойка аристократов. Спустя шестьдесят лет, после того, как в период правления тяготевших к социализму лейбористов и любивших патернализм консерваторов, были внедрены новые налоги на наследство, землю, так же как и круто возраставшие ставки подоходного налога, характер перераспределения благосостояния и дохода стал намного более однородным.

— Это было достигнуто, — сказал профессор Гупта, — в интересах большей социальной справедливости.

Конор поднял руку.

— При всем моем уважении, — заявил он, — я не вижу тут логики. Ведь ясно же, что сама по себе картина распределения благосостояния и дохода с моральной точки зрения бессодержательна и пуста, она и не хорошая и не плохая. Напротив, что важно, так это тот путь, которым она сформировалась. Разбогатели ли одни, грабя других? Или эта картина появилась в результате свободных и ненасильственных поступков всех вовлеченных лиц?

— Возьмем, к примеру, распределение дохода в сфере профессионального футбола, — продолжал Конор. — Один или два игрока высшего класса могут делать в год миллионы, в то время как остальные игроки зарабатывают далеко не столько, а зрители и того меньше. Картина перекошенная. Но разве такой характер распределения дохода несправедлив? Что, его надо переделать? Разумеется, нет. Футболисты играют, потому что этого хотят. А зрители платят цену входных билетов по своей воле.

Распространяя аргументацию, Конор предложил, что требуемая роль государства должна заключаться в формировании правил, по которым требуется, так сказать, вести экономическую игру, а государство должно только следить за соблюдением этих правил.

— Вот, невдалеке отсюда есть «Хьюлетт-Паккард», — говорил Конор. — Уильям Хьюлетт и Давид Паккард — это пара одних из самых богатых людей в мире, они стоят несколько сотен миллионов каждый.

— Скорее, по миллиарду на брата, — поправил его один из шутников.

— Ну хорошо, пусть так, по миллиарду с лишним. Но они практически изобрели всю мировую промышленность электронно-измерительных приборов. Сегодня созданная ими компания дает работу тысячам.

— Десяткам тысяч, — поправил тот же парень.

— Ладно, десяткам тысяч. И хотя размер их богатства звучит ошеломляюще в мире, где столько людей живет в нищете, ни Хьюлетт, ни Паккард не сделали ничего плохого. Наоборот, они занимались легальной, творческой и — да, это я утверждаю! — высокоморальной экономической деятельностью. Как ирландец, я верю в ответственность государства за обеспечение рабочими местами и за поддержание базового уровня благосостояния для всех его граждан. Но сама идея, что как только мы заметим неравное распределение богатства и дохода, нам следует автоматически допускать, что государству это надо как-то исправлять… вы меня извините, но это просто смешно.

Вновь оживились шутники: "Вот-вот!" "Еще давай!"

Позже я пересекся с Конором во дворике. "Народ весь день ко мне подходит со своими поздравлениями", — сказал он, затянувшись сигаретой.

— Что говорит об узости обучения в этом месте, — продолжил Конор. — Никакой философии. Никакой политики. Все заведение считает, что мир был свободным рынком с тех самых пор, как Бог изрек "Да будет свет!" И теперь они думают, что это их святая обязанность учить нас, как победить в конкуренции ближнего своего.

Конор сделал еще одну затяжку. Он разогревал себя перед выходом на режим профессионального оратора.

— Но даже самый тупой инженер или банкир, — продолжал Конор, — чувствует, что свободный рынок базируется на определенной философско-политической концепции добра. И еще они чувствуют, что эта концепция добра ежедневно подвергается атакам со стороны марксистов, социалистов и даже либеральных демократов. Зная это, наши однокурсники принимаются нервничать. Решают, что кое-какие из аргументов им надо изучить самим… И что же они делают? Набиваются в класс по "Экономике госсектора", где половина из них валится на спину и поднимает лапки кверху перед наивной теорией социальной справедливости и перераспределения богатства. А вторая половина, которая на спину не валится, слушает, как мы с тобой бросаем совершенно очевидные ремарки и потом они превозносят нас как местных интеллектуалов…