Яков Шехтер - Астроном

– А офицеры! – воскликнул я. – Как они это терпят?

– А им до того дела нет, – сказал комендор. – Им главное, чтоб служба справно шла. А уж как мы тут в кубриках, управляемся, не офицерское дело. Нам оно оставлено, старшим матросам. Поэтому-тко на нас, на наших плечах держатся порядок и дисциплина флотская.

Я скомкал разговор, попрощался и вышел на палубу. Крики несчастного звучали в моих ушах. Рассказанное казалось чудовищной небылицей, выдумкою, но, к сожалению, это была правда. Ужасы Содома и Гоморры не исчезли, а продолжают существовать рядом с нами, за тоненькой стенкой.

«Этот корабль не имеет права на существование, – шептал я. – Такое страшное злодейство не может остаться безнаказанным!»

Стояла лунная ночь, свежий ветер гнал по морю упругие волны с кучерявыми пенистыми гребешками. Черные сопки молчали величественно и страшно, словно свидетели преступления. Я ходил по палубе около часа, пока не замерз до самых костей.

В кубрике пели. Задушевно, страдальчески выводили слова о матери, ждущей сына, о любимой, тоскующей без суженого, о родной сторонке, оставшейся за морями и лесами. Словно всего только час назад тут не раздавались стоны изнасилованного, будто не молил он о пощаде, не звал на помощь. Как же совмещается задушевность пения с ужасающим бессердечием, жестокостью по отношению к своему же товарищу?

«Взывающий к Б-гу о помощи в том, что уже свершилось, молится напрасно. Например, если тот, чья жена беременна, говорит: „Да будет воля твоя, Г-сподь, чтобы жена родила мальчика!“ – эта молитва напрасна. Или – шел человек по дороге и услышал в городе вопли и попросил: „Да будет воля твоя, Г-сподь, чтобы это не оказались мои домочадцы!“ – эта молитва тоже напрасна».

31 марта

Все эти дни я выходил утром на палубу, в надежде встретить адмирала и рассказать ему о страшных порядках, царящих на «Петропавловске», однако Всевышний не послал в мои руки такой возможности. Но сегодня случилось непоправимое, и я пишу эти строки уже в новом дневнике, восстановив старый. Да и число сегодня иное, 10 апреля, а о случившихся событиях лучше рассказывать по порядку.

Утром 31 марта я увидел, как в ночной тени из гавани выскользнули четыре наших миноносца. Видимо, они шли на очередной рейд или разведку. Вскоре со стороны моря послышались звуки орудийной канонады. Как потом выяснилось, миноносцы обнаружили японскую эскадру и вступили с ней в перестрелку. Миноносец «Страшный» удачно выпустил мину и серьезно повредил японский крейсер. Тут же вся эскадра сосредоточила на нем огонь, и «Страшный» запылал, как костер. К нему на помощь ринулся крейсер «Баян», но опоздал. «Страшный» затонул, из экипажа сумели спастись всего несколько человек.

На мачте «Петропавловска» подняли несколько флагов, сигнал о выходе в море, и наша эскадра начала выбираться из гавани. Мы заняли места в башне и приготовились к бою. Было ясно, что адмирал не оставит безнаказанной гибель «Страшного», и схватка будет жестокой.

Вскоре мы поравнялись с «Баяном», ведущим неравный бой с четырьмя японскими крейсерами, и открыли огонь. Стрельба шла с максимальной быстротой, комендор беспрерывно кричал, подгоняя матросов, но мы и сами не теряли ни секунды. Башня быстро наполнилась клубами дыма, сквозь узкие смотровые щели воздух почти не проникал. Все кашляли, плевались, но продолжали двигаться, словно заводные игрушки. По кому идет огонь мы не знали, комендор получал указания через переговорное устройство, выкрикивал цифры, наводчики быстро крутили маховики, направляя пушки, и снаряд улетал, непонятно в кого и неизвестно куда. Время от времени я на несколько секунд приникал к смотровой щели, надеясь увидеть хоть что-нибудь. Изрядно качало, и потому в щель попадал то гребень волны, то серое небо, то полоса горизонта с черными клубами дыма из труб. В какой-то момент мне повезло, и я увидел недалеко от нас, на расстоянии километра или двух, четыре японских крейсера. На их мачтах развивались огромные флаги с изображением восходящего солнца. Крейсеры вели огонь по нам, а мы по ним.

Разрывы японских снарядов раздавались совсем рядом, несколько раз по башне словно проходил густой град, наверное, «Петропавловск» накрывало осколками. Но броня надежно защищала, и мы продолжали свою работу. Вдруг все стихло, только корабельные двигатели продолжали мелко сотрясать корпус.

– Отбой! – крикнул комендор. – Открыть двери, проветрить помещение.

Мы высыпали на палубу. «Петропавловск» полным ходом мчался к берегу, параллельно нам двигались еще несколько кораблей под андреевскими флагами, а в море развернутым строем шла японская эскадра.