Яков Шехтер - Астроном

Рука исчезла. Плита встала на свое место, а со стороны входной двери послышался звук отпираемого замка.

Я быстро передвинул камень, закрыл щеколду и в изнеможении опустился на пол. Сияющий проем еще стоял перед моими глазами, тоненькая рука, с характерной тимхской татуировкой вокруг запястья еще совершала в нем свое мгновенное движение, но я уже знал, что моей жизни пришел конец. Возвращаться назад я не хотел, будущее рисовалось мне адом без прощения и надежды. Я стремительно пополз к выходу, втиснулся в первое сужение, выдохнул воздух, продвинулся до середины, и, широко раскинув руки и ноги, предоставил природе сделать свое дело.

Очнулся я тут, за столом, перед почтовым ящиком под головой дракона. Это письмо сильно утомило меня, заканчиваю, хочу верить, что мой следующий сон окажется не таким ужасным и утомительным.

До свидания, дорогие мои,

любящий вас – сын.

– Пройдемся взглядом по радиусу зеркала, – Кива Сергеевич наморщил лоб и поднес линзу почти к самому носу. – Мм-м, остатки матовости занимают примерно одинаковую площадь. Дело идет хорошо, можно приступать к полировке. Ты готов?

Честно говоря, Мише хотелось говорить о совсем других вещах, но пререкаться с Кивой Сергеевичем было совершенно бесполезным делом. Надо пропустить вал поучений над головой и, приступив к работе, потихоньку развернуть разговор в нужную сторону.

– Итак, – Кива Сергеевич осторожно положил линзу на станок и радостно потер руки. Весь его вид излучал довольство, можно было подумать, что перед ним расставлены изысканные блюда и наступило время обеда.

– Если шлифовка шла на твердом шлифовальнике, – произнес он менторским тоном, – то полировку будешь производить на мягком полировальнике. Вот он.

Движением фокусника, извлекающего кролика из пустой шляпы, Кива Сергеевич достал из кармана удивительно знакомый Мише предмет. Да, действительно, это был точно такой же шлифовальник, сжимая который Миша провел десятки часов, под нежное шипение абразивного порошка. Внимательно осмотрев его, он заметил разницу – торец был покрыт эпоксидной смолой, прорезанной тонкими бороздками.

– Сейчас мы отформуем инструмент, – сказал Кива Сергеевич, – и ты приступишь к работе. Включи горячую воду.

Миша послушно подошел к раковине и открыл кран. Спустя минуту Кива Сергеевич нетерпеливо спросил:

– Пошла горячая?

Миша сунул палец под клокочущую струю и тут же отдернул.

– Кипяток!

– Отлично! Теперь разогрей смолу.

– А сколько греть?

– Пока не размягчится.

Миша засунул полировальник прямо в середину струи. Горячие брызги обжигали кончики пальцев, но он терпеливо выждал несколько минут. Затем вытащил полировальник и надавил указательным пальцем на коричневую поверхность. Прежде твердая, как стекло, смола мягко спружинила.

– Дай-ка попробовать, – Кива Сергеевич протянул руку и тоже придавил смолу.

– Хорошо! – он с удовольствием помотал головой. Этот жест был Мише знаком; так вел себя отец за праздничным столом, выпивая перед едой большую рюмку водки.

– Теперь, – продолжил Кива Сергеевич, – положи полировальник на станок, а поверх него линзу. И осторожнее, умоляю тебя, осторожнее, одно неловкое движение, и труд нескольких месяцев уйдет в песок!

Честно говоря, причитания Кивы Сергеевича раздражали Мишу. Во-первых, если чей труд и уйдет в песок, то его, Мишин. А во-вторых, неужели после стольких месяцев дотошного наблюдения учитель еще не научился верить Мишиным аккуратности и прилежанию?!

– Сейчас начнем формовку, – сказал Кива Сергеевич. – Движения здесь те же, как при шлифовке. Но больших давлений не нужно. Наша задача добиться того, чтобы волнистая и матовая поверхность смолы стала ровной и зеркально блестящей.

Кива Сергеевич положил правую руку на линзу и ласкающими движениями принялся водить ею взад и вперед. Рука двигалась так нежно, словно под ней находилось крошечное живое существо.

– Помни, что во время формовки зеркало должно постоянно быть мокрым, иначе оно может приклеиться к смоле. Следи за тем, чтобы на поверхности не было ямок от мелких пузырьков воздуха. Давай, принимайся за дело.

Он поднял руку над станочком, словно пианист, уносящий последний аккорд вместе с едва заметным трепетанием пальцев.

Миша опустил пальцы на линзу и повторил движения Кивы Сергеевича. Рука шла сама по себе, отработанное десятками часов согласие мышц уже не требовало вмешательства разума.