Энтони Бёрджес - Однорукий аплодисмент

– Когда я тебя снова увижу? – спросил он. А я просто не знала, это было немножечко трудно. В каком-то смысле хорошо, что мы с Говардом через несколько дней уезжали на тот самый отдых.

Скоро я оделась, старательно накрасилась, надела норку и готова была возвращаться.

– Вызови мне такси, – сказала я, что он и сделал, позвонив в администраторскую и очень мило попросив своим милым сладким голосом. И нежно поцеловал меня, что было очень тактично с его стороны, ведь я только что старательно накрасилась.

– Завтра? – сказал он. А я говорю, посмотрю. Взглянула на дивные перламутровые часы, которые мне купил Говард, и увидела, что всего без двадцати час. Самое время разогреть бифштекс в банке, пудинг с почками, сварить картошки, и мы сможем съесть ленч в обычное время.

Когда я ехала домой в такси, – мисс Гласс, похихикивая над этим, – то вспомнила, что забыла спросить Реда, как я его называла, какую это секретную вещь Говард просил его сделать, что-то там в связи с тем, что он поэт, писатель, или кто там еще. Говард не скажет, я знала, от Говарда никогда ничего не добьешься. Поэтому надо бы повидать завтра Реда и выяснить, что происходит. Я всегда терпеть не могла людей с секретами.

Но я его не увидела ни на следующий день, ни на следующий, до самого дня нашего с Говардом отъезда в Лондон, Говарда и меня, шикарной, сплошь в норке, со всеми теми самыми очень новыми и роскошными чемоданами из свиной кожи или из чего-то такого, с поджидавшим у дома такси. На самом деле, это от меня зависело с ним повидаться, связаться, никак не иначе, он на самом деле и не пытался связаться со мной. В любом случае, это было бы трудно, потому что в те самые несколько последних дней нас с Говардом почти все время не было дома, и вечером тоже, во время еды, – Говард взял напрокат «бентли» без шофера, нет, это был не «бентли», а серебристо-серый «мерс», что бы это ни значило, потому что сказал, что с моей готовкой теперь пора кончать. А в день нашего отъезда в Лондон тот самый Редверс Гласс объявился со своим небольшим багажом, чтобы стать, как он выразился, вроде дневного и ночного сторожа. Объявился он, по словам Говарда, поздно, но до поезда у нас было полно времени, что такое несколько шиллингов, натикавшие в такси? Войдя в наш дом, Ред послал мне какой-то дымящийся взгляд, и коленки мои еще раз превратились в кисель, стало трудно глотать, и я была уверена, Говард видит как бы колотившееся изо всех сил сердцебиение на моем горле. Говард протянул Реду большой конверт, который был запечатан, и говорит:

– Вот, займитесь-ка этим, найдете весьма интересным, превратите в милую поэму, которую можно будет опубликовать в какой-нибудь газете, когда придет время, – а я вам скажу, когда время придет, – чтобы весь мир узнал.

– Что это? – говорю я. – Что тут происходит?

– Не бери в голову, – сказал Говард с какой-то очень мрачной улыбкой.

Вообще он был странный мужчина, при всех тех деньгах, которых любой человек может только желать, все равно выглядел по-настоящему мрачно. У меня не имелось никакой разгадки к этой мрачности, так как он теперь давно уже не разговаривал по ночам, не включал свет во всем доме. Я думала, то ли это богатая еда, то ли больше выпивки, которую мы выпивали в последнее время, с тех пор, как разбогатели.

Ред сказал мне:

– Это вроде секретных приказов на время отплытия, моя милочка. – Ему не надо бы говорить это слово, только не при Говарде, впрочем, Говард не обратил внимания, чистя ногти спичкой, вместо того чтоб взять пилочку, которых мы сотнями могли себе позволить. – Мое небольшое задание, – сказал Ред. – Превратить сор в поэзию. – И послал мне типа жгучей улыбки со стиснутыми губами, так что я снова почуяла дрожъ во всем теле. А Говард сказал:

– Ну, нам лучше идти. Ладно, Гласс. Знаете, я внес ренту вперед, вы, по-моему, даже найдете немножко еды в кладовой, молоко и газеты будут приносить каждый день, так что с вами тут все будет в полном порядке. По утрам можете заниматься писанием своей собственной вещи, а после обеда принимайтесь за эту самую другую работу. Да не слишком шумите по вечерам, потому что в муниципальных домах себя надо вести прилично и тихо, это вам не Челси. Хотя нету особенной разницы, вон у тех похабников рядом порой по ночам играет электрогитара на полную громкость.

Мне не нравился этот начальственный топ, и ругань, и то, что Говард называет его просто Гласс. Мистер Гласс – да. Редверс или Ред – да. Но не просто вот так, по фамилии. Впрочем, с Говардом на самом деле ничего нельзя было поделать. Ред, однако, только улыбнулся и сказал, все в порядке. И мы пошли, и Ред очень умненько умудрился поцеловать меня в шею, когда Говард ушел вперед с багажом, а таксист ему помогал. И шепнул: