– Отчасти сродни твоему письму «Большой восьмерке». Трудное дело, если не найти в нем настоящего интереса, чего-то отделенного от собственной личности.
– Главное – скорее сойти с позиции благодетеля, очень двусмысленной. Приходится ведь считать себя хорошим человеком.
– Да, с милосердием, кстати, очень носились в девяностые годы и совершенно ложные, лживые люди.
– Вот я расскажу тебе историю про опасности для тех, кто служит справедливости. В середине девяностых ехал я в метро, читал газету. В газете – статья председателя Комиссии по помилованиям при президенте РФ, писателя. Тогда еще была смертная казнь. Написано так: «В каждом, кто преступил закон, надо видеть прежде всего человека с его судьбой, а мы порой человека-то и не видим. Вот к нам в комиссию поступило дело некоего N. После отбытия наказания за какое-то вообще ничтожное правонарушение он нигде не мог прописаться и прибыл туда, где был вынужден работать у одного мерзавца в совершенно жутких условиях. Мерзавец пытался изнасиловать его жену, N. взял со стены ружье и убил мерзавца, а заодно и его брата, который имел глупость вмешаться. В результате самый гуманный приговорил N. к высшей мере». И вдруг, я глазам своим не поверил, слушай: «Не помню уже, чем кончилось это дело».
– «Не верьте гуманистам, у них гнилые зубы» – Дмитрий Шостакович.
– Вот, вот. Опасное это дело – быть председателем Комиссии по помилованиям. Служить добру.
– Не жертвуя собой.
– Дело не в жертве, все равно опасное.
– Ты рад, что смертной казни теперь нет?
– Рад. Из сострадания не к убийцам и насильникам, а к председателю Комиссии по помилованиям.
– Все, нет больше ценностей. Справедливость последняя.
– А что делать со всеми этими продакт-менеджера-ми, с нарождающимся средним классом, с крепкими хозяйственниками? Они чему служат?
– Ничего не делать. Ничему не служат. «Надо свое дело делать хорошо». Мало ли кто хорошо делал дело, до конца? Немцы вот в сорок пятом знаешь сколько сожгли евреев? Да, да, убийцы – это средние люди. Посмотри, чем живут сейчас те, кто достиг высот, – работой до одури и грубыми удовольствиями. Еще – страхом смерти, от которой думают спастись физкультурой. Poor losers. Люмпены. Неудачники.
– Ну-ну, не расходись. Последние, если и станут первыми, то не в этой жизни.
– Дело не в первых-последних. Их нет, просто нет, этих менеджеров, они не первые и не последние. Среди них попадаются милые люди, но самих их – нет, как нет человека, сидящего с пивом у телевизора.
– Для того и придумана организованная благотворительность.
– Дать благотворителям почувствовать, что они тоже есть. И голодающие им нужны не меньше, чем они – голодающим. Добрым намерениям требуется оправдание, а то неловко: что люди скажут?
– С чего ты так взъелся на менеджеров?
– А с того, что их усилиями все, что нам дорого и интересно, – больницы, храмы, библиотеки, филармонии, университеты, школы, многое другое – превращается в предприятия. С того, что мальчик наш станет учиться, только чтобы зарабатывать деньги, а не познавать мир и себя. С того взъелся, что непрерывно расширяется сфера действия денег: онкологи продают вырезанные опухоли в западные лаборатории – для науки.
– Надо же науке развиваться.
– Если бы отдавали бесплатно, меня бы не коробило. Или в обмен на какую-нибудь аппаратуру. Провести грань нетрудно…
– Как между любовью и продажной любовью.
– С чего я взъелся? С того, что все это ведет – к распаду. Не устоит семья народов, живущих вместе только тем, что папа хорошо зарабатывает. Никому от этого лучше не будет! С того я взъелся, что удобство жизни становится дороже самой жизни. Люди жалуются на преступность, но начальством довольны: дороги строят. А по мне пусть дороги будут плохие, лишь бы не убивали.
– Как это связано?
– Не знаю, как-то связано. Ладно, и в самом деле хватит.
– Как назовем? Тубизм? От английского to be?
– Слишком весело. Карабас-Барабас с тубой. Может, от французского – этризм?
– «Какая-то Равель», как говорил старик Танеев. Лучше без «измов». Никакой агрессии, принуждения. Никакого насилия.
– Сплошная деликатность.
– Без непримиримости, партийности. Ни с кого не спрашивать, чему он служит. Никаких новых запретов. Суперскидки не отменяются. Но, чтобы радоваться, – надо быть. А чтобы быть, чтобы достичь полноты, надо служить. Здесь и сейчас, во времени и в пространстве – ценностям. Которых – восемь.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу