Максим Осипов - Грех жаловаться

В такой солнечный день не хочется сидеть дома, и учитель решает послоняться по городу. Перед ним новая «Парикмахерская», через окно он видит свою бывшую ученицу, отчего бы не подстричься? – он давно не стригся. Она моет ему голову, прикосновения ее теплых пальцев очень приятны. Надо же, уже двое детей! Она некрасивая, но милая, про мужа лучше не спрашивать, пока сама не скажет. Как шустро она работает ножницами! А Димку Брыкина он не помнит?

Это же ее бывший одноклассник, теперь она Брыкина, неужели все забыл?

– Знаете, Сергей Сергеевич, ваши литературные вечера – лучшее, что у нас было в жизни, – говорит парикмахерша. – Тогда остановись на миг послушать тишину ночную… – как там дальше?

Учитель подсказывает, потом уже произносит до конца про себя. Она сметает с пола отстриженные волосы, Сергей Сергеевич смотрит на них, на нее и думает: Блоку казалось невозможным, чтобы грамотный человек не читал «Бранда», а вот, поди ж ты, он – учитель литературы, и не читал. Что он вообще знает из Ибсена? Юность – это возмездие. Кому – родителям? А может быть, нам самим?

Он приходит домой, нелепо обедает, с Ибсеном, так что через полчаса уже не может вспомнить, ел ли вообще. Счастливый, ничем не омраченный, почти бездеятельный день. Вечером с улицы слышен непонятный шум, но значения ему Сергей Сергеевич не придает. Он ложится в постель, гасит свет и принимается составлять в уме конец своей исповеди.

Пора сообразить, в чем моя вера, отчего, несмотря ни на что, я бываю неправдоподобно, дико счастлив. Отчего иногда просыпаюсь с особенным чувством, как в детстве, что вот это все и есть рай? Подо мной земля, надо мной небо, и вровень со мной, в мою меру – река, деревья, резные наличники на окнах, весенняя распутица, крик домашней птицы – и тут же – Лермонтов, Блок. Верю ли я, наконец, в Бога?

Основное препятствие между Ним и мною – Верочка. Смерть Верочки не была необходима никому, смерти вообще не должно существовать. Думать о ней как о месте встречи, ждать ее, как ждешь невесты, – не получается, нет. Смириться, сделать вид, что привык? Мирись, мирись, мизинчик… Слишком уж условия мира тяжелы: подпишите капитуляцию. А если не готов? Говорят, Бог не создавал смерти, это сделал человек, сорвал плод с древа познания и все такое. И еще говорят: смерть – часть разумного процесса, не будь ее, нами до сих пор правил бы тот самый, дьявол. А так… все-таки не дьявол. Что же, во имя этого Верочка и умерла? Не думаю, не знаю.

Она мне недавно приснилась. «Попробуй, будь счастлив без меня», – только голос. Почему на «ты»? Была ли это Верочка? Одни вопросы…

Есть и ответы. Я верю, что существует предназначенная мне учительница и что наша с ней разлука подходит к концу. Мы встретимся – в Болдине ли, еще где-нибудь или прямо тут. Она может оказаться врачом, медсестрой, агрономом, даже художницей.

Встретившись, узнаем друг друга и уже не разлучимся. Все эти измены, приходы, уходы – оттого, что человек теперь мало чувствует, не наш случай.

Еще у меня – работа. Я верю, что из правильно поставленной запятой для моих ребят может произойти много хорошего: каким именно образом, не спрашивайте – не отвечу, но из этих подробностей – из слитно-раздельно, из геометрии, из материков и проливов, дат суворовских походов, из любви к Шопену и Блоку – вырастает деятельная, гармоничная жизнь.

И, наконец, я свободен. «Радуйтесь в простоте сердца, доверчиво и мудро», – говорю я детям и себе. Не сам придумал, но повторяю столь часто, что сделал своим. Таким же своим, как сонных детей в классе, как русскую литературу, как весь Божий мир.

январь—февраль 2009 г.