Ксения Букша - Мы живем неправильно

Солнечная серо-желтая свежесть, разведенная ледяной водой, грязью, сопротивлением и напряжением, вышка потрескивает и клонится долу от ярко-желтого ветра, самолеты-текстовыделители на сером небе, стеклопакеты – капель и метель.

– Вы, кажется, считаете себя социалистом? – переспрашивает ААА+.

– Да, ну что значит «считаю» – я и есть, собственно… Троцкист, разумеется.

– А высказываетесь как Геринг. Значит, по-вашему, домохозяйка по определению не может быть умной и развитой? Значит, здесь ничего не может происходить? Значит, «самый обычный дом»? Ну да, так, самый обычный. Не элитное жилье. Благодаря нашим технологиям квартиры так дешевы, что их могут купить и не слишком богатые семьи, тем более в кредит. А еще у нас есть квоты для малоимущих, это по нашему негласному договору с депутатом Генрихом Эдирбаджетом дает нам право на кое-какие привилегии. Так что у нас действительно «самый обычный дом», – на щеках у ААА+ проступают красные пятна. – И, по вашему мнению, здесь не может ничего происходить. А где в таком случае может? Когда все теряет смысл, – продолжает ААА+, – его можно найти только здесь и сейчас. Или нигде.

Луч света. Темное царство. Начинается ночь, а мы еще ничего не поняли. Мы молча спускаемся вниз, выходим на улицу, не торопясь бредем через двор к метро по обледенелой тропинке. Если у тебя нет паранойи, это еще не значит, что за тобой не следят.

Сыплет снег. К катку ведет освещенная утоптанная дорожка через парк. Под фонарями – уютные полянки. Засахаренные скамеечки в деревянных кружевах. Играет задушевная чекистская песня. Я, кряхтя, натягиваю хоккейные коньки, крепко топаю по деревянному полу.

– Ну вот – и с квартирой вопрос решен. Кредит на пять лет. Сказка.

– Значит, ты поработил себя на пять лет за квартиру, – Саша выезжает на лед, поворачивается и выписывает круг, расставив руки. – А-а?

– Ну-у! – кричу я ей вслед. – Погоди!

Елка в центре ледяной поляны вся в блуждающих огнях. Каток полупустой, темный. Я отталкиваюсь и со свистом уношусь. Сквозь деревья видно вышку телебашни и – над ней – белое облачко света в красно-коричневом небе. Стремительно холодает. Мне нечего сказать. Мне в кои-то веки нечего сказать. Шутки в сторону.

– Ты будешь, – Саша эффектно тормозит прямо у меня перед носом, – выслеживать жителей дома и превращать их жизнь в шоу за стеклом. А потом твой Арефьев продаст твои интервью и снимки на телевидение. Он специально построил дом из консервных банок, чтобы его легко было снести. Это огромное надувательство, мыльный пузырь.

– Сахарная вата.

Сухой и сыпучий снег превращается в метель. Ветер вдувает мне под полы толпы колючих снежинок. Я хватаю Сашу за руку, мы разгоняемся по огромной дуге, а наши разноцветные тени то удлиняются, то укорачиваются, то забегают вперед, то отстают, следя.

В тонкий, прозрачно-фиолетовый эфир сквозь чекистские песни сыплются вопли редактора: «Ты, Бармалей!.. Бессмысленный Бармалей!»

Температура воздуха в Санкт-Петербурге плюс шесть градусов, давление семьсот пятьдесят три миллиметра ртутного столба, ветер северо-восточный, необычайно теплая погода для января, небо радужное, серое, желтоватое, Нева залита прозрачной стеклянно-черной водой, порывы чистого ветра пахнут ментолом и эвкалиптом.

Дом, в котором нам предстоит жить и выпускать стенгазету, стоит на перекрестке двух проспектов, неподалеку от метро, с видом на вышку телебашни и мост через Малую Невку. Острым углом, уступами, в самой высокой точке имея двадцать два этажа. Окна как черная вода. Мы обходим с запрокинутыми головами, приглядываемся.

– Необычно, – говорю я.

– Чего тут только нет, – говорит Алекс.

– И как это все только держится, – вторит ему Тангенс.

– А это что за трубы и коленца вон там, наверху?

– Это алюминиевые банки, – осеняет меня. – Мне говорили, что он их использует в строительстве.

– Е-мое, я не пойду туда внутрь.

– А вон та штука точно сейчас рухнет. Ну, вот прямо сейчас. Она не может так стоять.

– Да она и не стоит. Она вертится.

– Зачем?

– Спроси у Арефьева.

– Этот дом, – высказывает предположение Тангенс, – опирается на ряд абстрактных философских идей.

– Так не бывает, – отметает Алекс. – Под надстройкой должен быть базис. А это что? – Алекс пинает носком сапога то место, где у других домов бывает фундамент. – На чем он стоит? На чем, черт подери, он стоит?!