Джонатан Франзен - Поправки

«Проще простого», – усмехнулся он.

– Ох, – сказал он, – она там навалила внизу всякого. По-моему, сама не замечает. Собрать все да выбросить.

Девушка закивала, будто услышала разумный ответ. Вытянула обе руки. Симпатичная, вроде Инид, но у той обручальное кольцо, и потом, Инид не носит очки и постарела в последнее время, и вообще, он бы, надо полагать, узнал Инид, – правда, ее нынче гораздо труднее увидеть, нежели Чипа, хотя знакомы-то они с ней куда дольше.

– Сколько пальцев я показываю? – спрашивает девушка.

«Пальцы, – призадумался он. – Насколько можно понять, они передают сообщение "Расслабься. Развяжи узел. Смотри на вещи проще"».

Улыбнувшись, он освободил мочевой пузырь.

– Мистер Ламберт! Сколько пальцев я показываю?

Пальцы. Пальцы очень красивые. Избавиться от ответственности – какое облегчение. Чем меньше знаешь, тем лучше. Не знать ничего – небесное блаженство.

– Папа!

– Мне положено знать, – заявил он. – Неужели вы думаете, что я мог это забыть?!

Девушка переглянулась с Чипом, и оба вышли в коридор.

Приятно было освободить пузырь. Но прошла минута-другая, и появилось ощущение липкости. Нужно переменить белье, а он не может. Сидит в собственной луже, становится холодно.

– Чип! – позвал он.

Тишина в камере. На Чипа нельзя полагаться, вечно он исчезает. Ни на кого нельзя полагаться, кроме себя самого. Голова не соображает, руки не слушаются, и тем не менее он попытался расстегнуть ремень, чтобы спустить штаны и вытереться. Нет, эта штука сведет его с ума – двадцать раз проводил рукой вдоль всего ремня, а пряжки нет как нет. Будто он – плоская фигурка, пытающаяся ускользнуть в третье измерение. Можно целую вечность искать и так не нашарить проклятую пряжку.

– Чип! – позвал он негромко (злобная черная баба рыщет поблизости, его ждет жестокое наказание). – Чип, помоги мне!

Если б вовсе отнять ноги! Слабые, беспокойные, мокрые, зажатые в капкане! Он несколько раз лягнул воздух, попытался качнуться в некачающемся кресле. Руки мечутся судорожно. Чем труднее сдвинуть с места ноги, тем больше он размахивает руками. Ублюдки добрались до него, брошен, предан, слезы текут из глаз. Если б он знал! Если б он знал заранее, он бы принял меры, у него было ружье, был холодный бездонный океан, если б он только знал!

Он грохнул об стену пластиковый стакан, и кто-то прибежал наконец.

– Папа, папа! Что случилось?!

Альфред поднял взгляд, встретился с сыном глазами. Раскрыл рот, но произнести сумел только один звук: «Я…»

Я…

Я допускал ошибки…

Я одинок…

Я обмочился…

Я хочу умереть…

Я прошу прощения…

Я старался как мог…

Я люблю своих детей…

Я нуждаюсь в твоей помощи…

Я хочу умереть…

– Я не могу здесь оставаться, – сказал Альфред.

Чип присел на корточки перед креслом.

– Послушай, – сказал он. – Побудешь здесь недельку, чтобы за тобой понаблюдали. Нужно разобраться, в чем проблема.

Он покачал головой.

– Нет! Забери меня отсюда.

– Папа, прости! – взмолился Чип. – Я не могу забрать тебя домой. Ты должен провести тут хотя бы неделю.

Ох, этот мальчик способен вывести из терпения! Пора бы уже понять, о чем он просит, неужели все надо разжевывать?!

– Я хочу положить этому конец! – Он замолотил кулаками по подлокотникам кресла-клетки. – Помоги мне положить этому конец!

Он оглянулся на окно, в которое готов был выброситься. Или дайте ружье, дайте топор – что угодно, только бы освободиться! Как заставить Чипа понять?

Чип накрыл ладонью его дрожащие руки.

– Я с тобой, папа, – сказал он, – но этого я сделать для тебя не могу. Не могу положить конец таким способом. Прости, не могу!

Ясность мысли и способность действовать все еще были живы в его памяти, словно умершая жена или сгоревший дом. Сквозь окно, выходившее в иной мир, он все еще различал эту способность и ясность, рукой подать, там, за изолирующим стеклопакетом. Он видел желанные исходы – морская пучина, выстрел из ружья, прыжок с высоты – так близко, невозможно поверить, что он упустил шанс воспользоваться ими, избавиться.

Чудовищно несправедливый приговор. Альфред заплакал.

– Бога ради, Чип, – заговорил он громче, хватаясь за последнюю надежду освободиться, пока не вовсе утрачены сила и ясность разума. Главное, чтобы Чип точно понял, что ему нужно. – Мне нужна твоя помощь! Ты должен освободить меня! Положить этому конец!

Даже с покрасневшими веками, даже в слезах лицо Чипа сияло ясностью мысли и способностью действовать. Этот сын понимал его, как сам Альфред понимал себя, и потому, услышав ответ, Альфред осознал, что другого не будет. Борьба закончена. История закончилась в тот момент, когда Чип покачал головой и сказал: