Олег Рой - Улыбка черного кота

В эти месяцы Ло был уже достаточно вынослив, чтобы проделать полуторачасовой путь в автомобиле, и доктор Сяо, его приемный отец, наконец-то смог принять юношу в своем доме. Выпив по китайскому обычаю ароматного зеленого чая – Дина была настоящей мастерицей по части традиционных чайных церемоний, – они все вместе отправились осматривать дом.

Ло с любопытством переводил глаза с традиционного восточного убранства комнат на предметы почти европейского комфорта и роскоши, с изумрудного шелка портьер на отсвечивающий голубоватым светом экран включенного компьютера, с привычных для китайцев циновок на полу на модные тяжеловесные светильники под потолком… Общим стилем дома доктора Сяо являлась эклектика, но вызвана она была не отсутствием вкуса или погоней за западной модой, а неизбежным следствием современного образа жизни семьи, ее нежеланием отставать от прогресса при том же нежелании полностью порывать с корнями древней национальной традиции. В результате дом получился обставленным немного сумбурно и хаотично, но зато весело и естественно; там все было создано для удобства людей, а не для показного гостеприимства или нарочитого патриотизма.

Однако самый большой интерес у молодого человека вызвал кабинет доктора Сяо на втором этаже. Здесь были собраны книги со всех краев света: китайские, американские, итальянские, французские… Доктор читал на многих языках – это было необходимо для его научной работы. Кроме медицинской, в кабинете находилось и огромное количество всякой другой литературы – философской, художественной и прочей; ведь библиотеку начал собирать еще дед, потом пополняли и Дина с братом.

Ло не мог оторвать взгляда от старинных шкафов красного дерева, украшенных замысловатой резьбой. Разноцветные корешки книг манили его к себе, ему казалось, что взять сейчас в руки один из томов – самое правильное и естественное движение, давно привычное для него и исполняемое механически тысячи раз в течение его прежней, такой непонятной и неведомой ему жизни. Доктор Сяо с женой, уже хорошо зная тягу своего приемного сына к литературе, только молча переглянулись и оставили молодых людей наедине друг с другом и с книгами, сами предпочтя снова спуститься в гостиную.

Цзяоцин ласково провела рукой по корешкам знакомых книг и сказала:

– Наверное, ты очень любил читать раньше, Ло. Скажи, ты что-нибудь помнишь… какие-нибудь любимые строчки, может быть, стихи?

Он коротко покачал головой. Небрежно скользнул глазами по пространству книжных полок, задержал взгляд на тяжелом, явно дорогом, сувенирном издании в кожаном переплете, затем мельком взглянул на очертания золотых букв на корешке – и почувствовал неожиданный укол в сердце. Кажется… нет, невозможно, немыслимо. Но это же… Он жадно схватил тяжеленный том, близко-близко поднес его к глазам, точно в мгновение ока вдруг заболел дальнозоркостью, распахнул книгу где-то посередине, наугад, и торжественно, нараспев произнес несколько слов на совершенно незнакомом Дине языке.

Ло держал в руках одно из подарочных изданий, вышедших в России к очередному юбилею Пушкина, – какой-то заезжий высокопоставленный гость из России поднес его знаменитому китайскому доктору в качестве сувенира. И, пробегая глазами по черным закорючкам букв, каким-то неимоверным чудом вдруг сложившимся во вполне осмысленные строчки, молодой человек произносил – нет, читал! В нем бушевала настоящая эмоциональная буря, и о буре он говорил теперь дрожащим голосом, точно еле-еле нащупывая вновь ожившие слова и понятия:

Он поднял голову, наткнулся взглядом на онемевшую от изумления, потрясенную Дину, ощутил жар в голове, выступившие на глазах слезы – и потерял сознание.

Очнулся Ло уже через несколько мгновений в большом кресле, к счастью, стоявшем совсем рядом с книжными полками и верой-правдой служившем доктору Сяо уже много десятилетий; Дина успела подхватить своего друга и помогла ему опуститься на мягкое сиденье. Ло сумел удержать ее за рукав, уже собиравшуюся бежать за помощью, и знаками объяснил – говорить он сейчас не мог, – что с ним все в порядке. Он и в самом деле чувствовал себя прекрасно: он вернулся к себе и снова стал не биологическим роботом, но человеком.

Антон Житкевич, еще не осознавая себя Антоном Житкевичем, уже был на пути к главному открытию своей новой жизни. С этого момента будто прорвало шлюзы его памяти, и воспоминания хлынули в них широким потоком. Он потянулся к Дине, заговорил быстро и путано, подбирая китайские слова и стремясь донести до нее самое важное: он знает эти знаки, он может складывать их в слова, он понимает текст этой книги! Он… да что говорить, он просто есть – существует! А девушка смотрела на него с радостью и удивлением, вспоминая, как они с отцом принимали его то за немца, то за финна, то за француза и ни разу не подумали, что их гость, их друг – выходец из далекой России. Это даже не могло прийти им в голову, потому что Ло казался слишком далеким от того образа русского человека, который был им знаком по китайской и европейской прессе, – с громким голосом, непременным пьянством, великодержавной заносчивостью и дурными манерами…