Он часто приезжал к ним погостить. Они отремонтировали домик привратника и пристроили к нему несколько комнат. На одной стороне дома появился кабинет, от пола до потолка заставленный книгами; по вечерам они затапливали там камин и частенько читали втроем, сидя в больших креслах. Нигде до того он не знал такого мира и счастья.
Иногда Лора, свернувшаяся калачиком в кресле, поднимала глаза и улыбалась ему. «Разве это не жизнь, Джимбо?» — говорила она. Она любила прогуляться с ним по полям, среди когда-то принадлежавших им пастбищ, изгородей и рвов. «Разве мы думали, что все так хорошо обернется, а, Джимбо?» — часто повторяла она и ерошила младшему брату волосы. Для нее он никогда не станет почтенным отцом Хёрли.
А потом Лора и Алан сообщили, что сооружают на другой стороне дома новую, длинную и низкую, комнату — это будет детская. Правда, детской они ее называть не будут — малышовое словечко. Комнату станут называть по имени ребенка: комната его или ее — смотря кто это будет. Ребенка назвали Грегори, во время крещения отец Хёрли держал младенца на руках. Это был красивый малыш с длинными и темными, как у отца, ресницами. Грегори Блэк.
Больше детей у них не было; по словам Лоры, они хотели бы подарить ребенку братика или сестренку, но — увы. Однако они позаботились о том, чтобы мальчику было с кем играть, чтобы его окружали другие дети. Он рос ребенком, о котором любой нежный дядюшка может только мечтать.
Увидев приближающуюся машину, Грегори вскакивал со своего места у окна собственной комнаты. «Это дядя Джим!» — кричал он, старые шотландские овчарки принимались прыгать с радостным лаем, а Лора бегом летела из кухни.
Алан, возвращаясь с работы, встречал его широкой улыбкой: в доме сестры ему явно были рады. Они любили, когда он приезжал на пару дней посреди недели, и радовались взаимной привязанности, которая возникла между дядей и племянником.
Естественно, лет с десяти Грегори уже хотел быть священником. Это куда лучше, чем работать в конторе отца, говорил он вполне серьезно. Священникам можно ничего не делать, а люди платят тебе деньги за то, что ты служишь мессы, которые и так бы служил, а еще поднимаешься на кафедру и указываешь людям, как себя вести, — не то они попадут в ад. Слушатели, хотя и несколько шокированные, были в восторге, и Грегори с энтузиазмом продолжал. Это самая лучшая работа на свете. Еще можно не отпускать на исповеди грехи тому, кто тебе не нравится, и тогда он попадет в ад — вот будет здорово!
Блэки в свою очередь приезжали к нему в Дублин, и Джеймс Хёрли никогда не уставал говорить о хорошем, смышленом мальчике — своем племяннике. Грегори хотелось знать все, познакомиться со всеми. Он очаровывал старых желчных кюре и несносных прихожанок, которые во всем норовили увидеть для себя личное оскорбление.
— А из тебя, я думаю, и вправду может выйти хороший священник, — сказал однажды, со смехом дядя. Грегори тогда было пятнадцать. — Тут очень много работы с людьми, важно умение налаживать с ними хорошие отношения, а у тебя с этим полный порядок.
— Я просто поступаю так, как подсказывает здравый смысл, — отвечал Грегори.
Отец Хёрли кинул на него пытливый взгляд. Конечно, здравый смысл подсказывает, что лучше держать себя с людьми любезно и благожелательно, а не заносчиво и высокомерно. И конечно, мудро поступает тот, кто старается не навлекать на себя гнев властей предержащих. Но подобные мысли у пятнадцатилетнего мальчишки!.. Как быстро они растут нынче.
Поступив в Университетский колледж Дублина, Грегори решил изучать право. Опять же, по его словам, так подсказывал здравый смысл. Все равно на кого-то надо выучиваться, право ничем не хуже всего остального, а отцу, деду и дяде будет приятно думать, что еще один Блэк избрал себе почтенную юридическую карьеру.
— Значит, займешься адвокатской практикой? — удивился отец Хёрли. Грегори казался ему слишком незаурядным, слишком живым и деятельным по натуре, чтобы осесть в маленьком городке, где так мало примечательного будет для его острого, беспокойного взгляда, который не любит ни на чем задерживаться подолгу и жадно ищет новых впечатлений.
— По правде говоря, дядя Джим, я и сам еще не знаю. Родителям это точно было бы по душе, так что нет смысла их разубеждать. Пусть думают, что так оно и будет.
И опять в его словах сквозил какой-то холодок. Парень не сказал, что лжет родным, он сказал только, что, раз в этом мире нет ничего определенного, не стоит загадывать наперед. Не раз отец Хёрли повторял это себе, когда читал вечернюю молитву или когда его одолевала тревога при воспоминании о словах Грегори. Я превращаюсь в занудливого осла, думал он, треплю себе нервы по пустякам. Это нелепость — пытаться выискать какой-то устрашающий смысл в практических планах современного молодого человека.
Читать дальше