Митч Каллин - Страна приливов

— Когда он будет готов, мы пойдем.

Делл принесла мне мяса, три кусочка.

— Вечером я сюда вернусь, — сказала она, — но сейчас я устала как смертный грех, и моя работа закончена.

Я вцепилась в мясо, а она стала стягивать перчатки, и, пока я, причмокивая, глодала его, она бросила перчатки поверх одного из шерстяных мешков. Потом она приподняла очки и потерла переносицу. И я заметила, что ее пиратский глаз бел, как молоко, — и белок, и зрачок одного цвета. «Мертвые гляделки» — так мой отец называл глаза запеченной форели; вот почему я никогда не ела его рыбу. Я ненавидела эти глаза.

Делл опустила очки и нашла меня своей здоровой гляделкой. Ткнула большим пальцем в мешки:

— Пусть пока полежат здесь. Не лазай внутрь, пожалуйста.

Я кивнула, не переставая жевать.

— Вечером мы приберемся у тебя в доме. Неопрятный дом — признак душевной неопрятности. Теперь ты тут живешь, это твой дом. Так что иди отдыхай. А Ной пусть лежит, сохнет, не трогай его, понятно?

Я представила себе, как мой отец постепенно усыхает, становится сморщенным и коричневым, как кусок вяленого мяса.

— Он Болотный Человек, — сказала я.

— Глупости, чушь собачья, — ответила Делл, и присущая ей ярость на миг проглянула сквозь поверхностное спокойствие: ее здоровый глаз вспыхнул, губы съежились.

— Роза, этот человек не кикимора болотная! Разве можно говорить такие гадости, такие ужасные вещи!

Она повернулась, задев своей широкой юбкой мои колени, и зашагала прочь, прикрывая лицо на случай внезапного нападения какой-нибудь шальной пчелы. Я смотрела, как она топает вниз по лестнице в своих болотных сапогах. И тут я услышала белку у себя над головой, она прыгала по железному скату крыши. Делл тоже услышала. Стоя на земле, она обернулась и, прикрыв ладонью глаза, стала злобно вглядываться в крышу. Потом она коротко взмахнула руками и плюнула.

— Гадина! — обругала она белку.

А та затрещала и сорвалась с места. Она скачками неслась вверх по крыше, наверное, искала дырку от сучка.

Потом Делл неторопливо подошла к Диккенсу, который уже кончил забрасывать яму грязью и теперь утаптывал ее своими вьетнамками. А я пыталась заставить себя не думать о содержимом нескольких ведер, которое недавно скользнуло в эту яму и теперь лежало там, присыпанное землей. Мне хотелось есть и ни о чем не думать.

Но мой мозг не слушался меня.

«В мире полно дыр, — думала я. — Дыры повсюду, а в них люди и всякая всячина. Белки, кукольные головки и болотные люди. Всякая всячина проваливается в дырки и иногда лежит там по тысяче лет. Некоторые дома тоже похожи на дыры или на могилы».

Я рвала зубами мясо и представляла себе мумию, которую однажды видела по телевизору. Это была египетская мумия. Когда-то она была царем. Несколько человек из тех, кто откапывал его могилу, умерли загадочной смертью. Один задохнулся в собственной блевотине, другого придавило мраморной глыбой. Голос по телевизору говорил, что мумии обладают непонятным могуществом.

Делл и Диккенс добрели до коровьей тропы и скрылись в высокой траве. А я глотала мясо и думала, есть ли такое могущество у моего отца и высохнет ли он за один день.

Словно заходящий на посадку космический корабль, корзина для пикника опустилась рядом с плитой, серебро внутри звякнуло, Делл откинула крышку, вытащила завернутую в фольгу тарелку и, точно предлагая драгоценный дар, сказала:

— Для Розы, дочери дорогого Ноя…

Кролик, тушенный в пиве, пояснила она, с картошкой, луком и морковкой. Термос с яблочным соком. Фунтовый кекс на десерт, один ломтик.

— Совершенно особенное угощение.

Она вернулась после наступления ночи, без колпака и Диккенса, в необычайно приподнятом настроении, с клетчатым пледом и корзинкой в руках.

— У нас еще много дел впереди, — сказала она мне, — так что ешь. Ешь как следует.

На этот раз пикник был в доме, я была почетным гостем и запихивала себе в рот куски кролика, чередуя их с кусками кекса, и, запивая яблочным соком прямо из термоса, смотрела, как Делл заворачивает моего отца в пластик, пеленая его, словно мумию. Потом она закатала его в плед так, что только голова осталась торчать снаружи, подоткнула все уголки и скрепила материю булавками.

— Похоже на бурито, — сказала я.

— Глупости. Не болтай с полным ртом, подавишься.

Когда я покончила с едой, мы расставили по местам мебель в гостиной и, свернув одежду отца, сложили ее аккуратной стопкой в кожаном кресле. Потом Делл спросила, что это за карта на стене.