Радек Йон - Memento

Михал поворачивает голову к Рихарду. Каменное лицо со стеклянными глазами. Черт его знает, о чем он думает.

— Я вернулась домой с работы около половины шестого. Дома были отец и брат. Брат лежал в спальне на надувном матраце, лицом вниз. Наши родители недавно развелись, и отец взял кровати себе. Вот почему брат лежал на матраце. Это было не первый раз, когда, придя с работы, я заставала брата в такой позе. Его голова была закрыта одеялом. Я думала, он спит. И решила открыть окно, потому что в комнате пахло какими-то химикалиями. Потом я вернулась в прихожую за сумкой и пошла в магазин. Когда я возвратилась из магазина, мама уже была дома. Готовила в кухне ужин. Я спросила, спит ли еще брат. Мама кивнула. И только в семь вечера, когда она послала меня разбудить его к ужину, я заподозрила неладное. Сначала я его окликнула, потом подошла ближе. И вдруг увидела, что он не дышит. Я перевернула его. Около рта запеклась кровь, а на лице и животе были пятна. Он был мертв… Я закричала. Мама тут же вызвала «скорую», и врач констатировал смерть. На подушке матраца он нашел сложенный платок, с помощью которого брат делал себе ингаляцию. Врач сказал нам, что мы могли его спасти, если бы обнаружили это раньше.

Господи боже! Но при чем тут Рихард, думал Михал. Наверняка он не давал ему эту дрянь для нюханья. Ее спокойно можно купить. К тому же Рихард и не мог такого присоветовать. Он говорил, что нюхальщики — это идиоты, которые не умеют достать нормальный кайф и при каждом балдеже рискуют собственной жизнью. Да еще тешат себя, что наконец-то пробуют кайф. А каково летать от настоящих наркотиков, они и понятия не имеют. Рихард это каждому втолковывал, с ходу.

— Свидетельница Мария Карасова…

Женщина лет пятидесяти, с платком у рта и заплаканными глазами.

— То, что мой сын начал употреблять наркотики, я обнаружила, наверное, недели три назад. Подумала, что надо обратиться за помощью к врачу. В тот раз я поставила сыну ультиматум: или он бросит, или придется обратиться куда следует, чтобы там с ним разобрались. Но я понятия не имела, куда именно надо обратиться. С кем конкретно он общался, я не знаю. Дочь как-то сказала, что однажды застала Романа с друзьями и, похоже, все они наркоманы. В тот раз она рано вернулась с работы, а я была в командировке. Вот так мы про это узнали. Фамилии людей, бывавших у нас, мне неизвестны. Как только я поняла, чем он занимается, я велела ему сменить компанию, иначе не буду выпускать из дома по вечерам. Вообще-то с прошлого года, когда ему исполнилось пятнадцать, мы разрешили Роману ходить в кино после восьми. В таких случаях домой он возвращался около половины одиннадцатого и всегда показывал мне билет. С кем конкретно ходил в кино? Не могу вам ответить. В последнее время я отпускала его на выходные за город. Нет, я не знаю, с кем он проводил выходные. Я работаю гидом в Чедоке [20] Чехословацкое агентство по международному туризму. и вынуждена часто уезжать в командировки. Возможно, иногда он уходил вечером из дома не только в кино, но я об этом не догадывалась. В жизни бы не подумала, что он свяжется с наркоманами. Где-то с полгода назад мы говорили с ним об опасности наркомании, и у сына было к этому отрицательное отношение. Никаких порошков у него я никогда не видела. Что касается изменения в характере, я думала, это от переходного возраста и из-за нашего развода.

— Свидетель Ян Карас.

— Мы в разводе, но за неимением других возможностей продолжаем жить вместе; у каждого из нас своя часть квартиры. С сыном я практически не общался. Он вел себя нагло, позволял судить о вещах, о которых не имел ни малейшего представления, своевольничал. Действительно, я был дома после обеда. А когда брился в ванной — она у нас рядом со спальней, — даже видел, как сын лежит на матраце. Но, поскольку мы не общались, мне как-то не хотелось его разглядывать.

— Подсудимый Ружичка, что вы можете сказать о смерти Романа Караса?

— Я за ним не бегал. — Рихард берет с места в карьер. — Я вообще к нему никак не относился. Это он искал меня. Тоже хотел получать информацию, как и все остальные. Я каждый день и со многими людьми обсуждал проблемы психостимуляторов. Потом кто-нибудь из них — чего не бывает в жизни — мог и отравиться. Но это уже не моя вина. Я ведь не могу уследить за тем, как они принимают наркотики — правильно или неправильно. Не я, так любой другой рассказал бы им все, что требуется. Это то же самое, как если бы вы, допустим, одолжили у меня топор. Я вам его дал, а вы через месяц отрубили бы кому-нибудь руку, а потом пришли ко мне и сказали, что это я виноват. Прогнать Романа было невозможно. Его интересовала психология. Он жаловался на депрессию. Я и сам начал точно так же. Однажды врач прописал мне от депрессии психостимуляторы, после того как не помогла психотерапия. Я пользовался ими до тех пор, пока не попал в зависимость. Когда я впервые встретился с Карасом, он говорил, будто и раньше уже пробовал, вроде нюхал что-то. Я объяснил ему, как это вредно. Даже предостерег.