Ингрид Нолль - Прохладой дышит вечер

Дома Хуго прячет пакет под кровать (видеть я его не вижу, но слышу, как пакет хрустит), заваливается на софу (в его каморке во флигеле ему делать нечего, там только спать и можно) и просит баночку не очень холодного пива. Я едва успеваю снять кроссовки и влезть в тапочки, а пиво уже в руке у этого барина. Что за идиотская у меня привычка бежать сломя голову, всех обслуживать, до седых волос дожила, так от нее и не избавилась.

— Слушай, Шарлотта, у тебя ведь есть кое-какие сбережения, и у меня тоже. Если сложимся, купим себе уютную квартирку на двоих, — фантазирует Хуго.

— Мой дом для меня абсолютно идеален, — коротко и ясно, сказала как отрезала.

— Понятное дело, у тебя тут твой Бернхард. Расставаться с ним не хочется, да? А если я эту проблему решу, ты отдашь дом нашей дочери или, может, сдашь его внаем?

Неужели старичок на мои денежки позарился? Не может быть, не его стиль, для него деньги никогда много не значили.

Нет, я не могу своими капиталами швыряться. Лет мне немало, надо на всякий пожарный припасти. Вдруг что, заболею, лечиться придется, дорого…

— Да у тебя же трое детей, Шарлотта!

Конечно, он, видно, думает, что у всех дети такие же, как его Хайдемари, живота своего ради родителя не пожалеют.

Да, я уже об этом размышляла. Отпрыски мои меня, разумеется, взяли бы к себе. Но к Веронике я не хочу, Америка — это не мое. У Ульриха — неудобно, невестке придется весь свой образ жизни менять, если в доме появится старая больная женщина. Тоже ничего хорошего. А Регина? Как Хуго себе это представляет? Она же работает.

Поговорили, и снова я удостоверилась, что Хуго хочет навсегда поселиться у меня. Я ждала этого всю свою жизнь. Отчего же мне теперь нерадостно?

Хуго видит, я задумалась.

— Слушай, — осторожно начинает он, — а почему после смерти Антона ты не хотела меня видеть? У тебя еще кто-то был?

Ну ничего себе!

— Ты что, думаешь, что за вдовой сорока пяти лет, да к тому же с тремя детьми-малолетками, мужчины толпами ходят? И вообще, я тебя, кажется, обо всех твоих девках не спрашиваю!

Тут уже Хуго встает на дыбы. Никакие они, мол, были не девки, а порядочные женщины.

После Антона мне осталась небольшая страховка. Я долго не дотрагивалась до этих денег, но миновал год траура, и жизнь пошла дальше. Я взяла детей и отправилась в отпуск в южную Австрию, в Каринтию, на озера. Тогда немцы снова стали путешествовать, выезжали целыми семьями, например, в Италию, в Римини, пожариться на солнышке. Меня распирало от гордости: подумать только, я, солдатская вдова, еду в отпуск за границу, да еще с детьми, которые до того не уезжали дальше деревни моей невестки Моники. Я сдуру сообщила об этом не только маме и Алисе, но еще и нашей праведной католичке Фанни. Сестрица моя покидала своего пастора на несколько дней в году, чтобы навестить нас, родных, и мое предприятие так ее заинтриговало, что ей страшно захотелось поехать со мной. Я пораскинула мозгами: Ульрих и Вероника уже самостоятельные, у них свои дела, а вот Регина — ребенок пугливый, все держится за мою юбку; жить мы будем не в отеле, комнату у частников снимем, ну Фанни мне поможет с Региной, я буду посвободней. Меня она, конечно, будет опекать, глаз с меня не спустит, ни один мужчина ко мне на десять метров не приблизится. Ну да ладно, пусть едет с нами. И я тут же сообщила ей, что буду рада ее обществу. Отказать ей язык не повернулся.

Это было как в раю. Нам выделили три комнаты в деревенском доме. Постели с пуховыми перинами, кухня и ванная — все в нашем распоряжении. Я взяла к себе Регину, Фанни поселилась с Вероникой, а Ульрих, как единственный мужчина в компании, получил отдельные апартаменты. В хорошую погоду семейство плескалось в Оссиахер-Зее, а мы с Региной на пару учились плавать. Фанни водным спортом не увлекалась, вязала, сидя на берегу. Под ее предводительством мы собирали лисички и польские грибы, а потом вечером на чужеземной кухне готовили сало с луком и грибами.

Наше летнее блаженство было вскоре несколько омрачено. На этот раз не я, а дочка моя Вероника подцепила кавалера. В первый же день каникул она, в вязаном обтягивающем купальнике, присоединилась к ватаге деревенских подростков и резвилась вместе с ними в озере. Они называли ее Верони, и ей это очень нравилось. Но через пару дней у нее уже совсем другое было на уме. Американский школьник, приехавший к бабке и деду на каникулы в Виллах, вынырнул как-то рядом с ней из воды, как тритон, и обрызгал ее с ног до головы. Паренек почти не говорил по-немецки, так что дочке пришлось несколько напрячься и вспомнить весь свой школьный английский. С легкой завистью я позволила ей флиртовать с ним, но тут сверх всякой меры разволновалась Фанни.