Владимир Авдеев - Протезист

Люди, терпите и дальше! Терпение — это оглушающий животный атавизм, укрепленный христианскими догмами.

То была самая длинная улица в городе, которая заканчивалась на огромной круглой площади в старой его части, где давно уже возводился монумент и где жил я…

Не замечаю пестрого нервозного варева нынешнего дня, потому что всю оставшуюся жизнь я проживу 1 июня 1992 года.

Мне чертовски надоело таиться в смирении, и я оттолкнул от себя очередного прихлебателя демократии, лицо которого в своей невыразительности походило на ртутную каплю. Беспомощно копошась в карманах дешевого костюма, он агитировал меня помочь деньгами и теплыми вещами каким-то дикарям, которые плодились в количествах, пропорциональных геометрической прогрессии.

— Выживание народа должно беспокоить только его самого! — крикнул я, ударив ладонью по деревянной копилке, висевшей у него на груди так, что некоторые черты лица агитатора отвалились. Несчастный иллюминат современной эпохи! Почему все агитаторы имеют откровенно гадкий вид, независимо от того, за что они агитируют? Очевидно, это особая порода людей, живущая соками разницы нравственных курсов.

Они кричат: «Свобода, Равенство, Братство!..» По-моему, просто кто-то из них подсмотрев эту надпись над входом в ад.

Широкоформатный пульсирующий карнавал звуков, красок, огней, слов и порывов мчался мимо меня, распирая улицу, похожую на грандиозное ущелье, увитое взбунтовавшейся растительностью. Я вижу, как на моих глазах, продираясь сквозь камень, штукатурку и стекло витрин, откуда-то из глубин домов прорастают мемориальные траурные доски со скороспелой позолотой новых имен и дел. Подобно хищным побегам гигантского растения, они множатся с пиротехнической быстротой, образуя целые твердокаменные гнездовья. А позолота старых мраморных досок стремительно тускнеет, чернеет и осыпается, мешаясь с плевками и тротуарной грязью. Каменными почками набухают статуи в просторных уличных перекрестьях, и, будто песочные колоссы, рассыпаются старые монументы отслужившим вождям, забытым делам и износившимся нравственным категориям. На противоположных сторонах улиц множатся общества, ассоциации, комиссии и союзы по борьбе и защите, претворению и пресечению, уничтожению последствий и реабилитации неких феноменов.

Помогаю подняться из перламутровой лужи добродушному толстому снобу.

— Я нашел, нашел! — кричит он, путаясь в одышке и длинном клетчатом плаще. Я стряхиваю с него грязь. Душевный человек, он прославился газетными репортажами о жизни падших женщин, беспризорных стариков, половых извращенцев, кудесников теневого бизнеса, инвалидов войны, лидеров неприсоединения и иных злободневных явлений. Толпа осипших крикунов с неподъемными транспарантами уронила в грязь преуспевающего газетного репортера, и тот вспомнил про…

…Бога.

Безумный вопль ликования переполнил улицу. Про Бога вспомнили так кстати, что вмиг богословские статьи в бульварных журналах стали самым популярным чтивом.

— Я нашел, нашел новый сюжет! — кричал он, утопая в водовороте голов и поднятых к пустоте рук…

Растолкав пестрые юбки и перепачканные пиджаки, поскользнувшись на засаленном флаге неопределенного цвета и получив освежающий удар под ребра, я прошел улицу, точно перекрестие снайперского прицела. Подгоняемый барабанной дробью сердцебиения, я вновь удержался от искушения посетить заведение с ядовитой размашистой надписью:

Этическая консультация

И протиснулся в соседнюю дверь с не менее примечательной надписью:

Комиссия по частному предпринимательству

Оказавшись по горло в теплом шепоте, что исповедовался в доходах, и разглядев на стене тарифы на частный извоз, подошел к канцелярскому столу. Прервал беседу ярко одетой надушенной дамы и конторщика, не имевшего никаких внешних персональных отличий, так как весь с головы до ног был в опечатках. Я громко хлопнул каблуками и, опершись рукой на скрипящий стол, кровожадно улыбнулся маленькому функционеру.

— Здравствуйте, хочу получить патент на юродство, — сказал я по слогам. Смутившаяся дама с ужасом посмотрела на меня и уселась на стул плотнее, подобрав многочисленные юбки. Конторщик переспросил, отводя от себя мой пристальный взгляд. Я повторил чуть громче. Он принялся перебирать бумаги, запутавшись в номерах циркуляров и стоически ёрзая на стуле.

— Видите ли, впервые слышу… У вас такое необычное дело. Нужно бы отложить.