Иван фиглярничал, корча гримасы невыразительным лицом, брызжа хмельной слюной и кривя сильные пальцы.
— Ты хочешь перегнуть, чтобы выпрямить? — вставил я.
Он повалился на колени, выронив магнитофон, и прокряхтел, сатанея, как герой плохо нарисованных комиксов:
— Я не хочу быть ареной испытаний на прочность! Не хочу быть резиновой куклой, на которой молодые смазливые медсестры учатся делать первые уколы ржавыми учебными шприцами. Я плевать хотел на законы, которые меняются как отечные лица в кошмарном сне. И каждый их этих законов может меня смять, искрошить, стереть с лица земли или, самое страшное, просто назвать последствием волевой ошибки.
— Встань с колен. Ты прав, проблемой кощунства никто толком не занимался, но только потому, что кощунство не есть нечто, изобретенное человеком. Кощунство заложено в самой природе и надежности некоторых материальных связей. Я в детстве слыл восприимчивым и очень любопытным ребенком, и вот куда занесло мое любопытство. Однажды на уроке зоологии я видел замечательный документальный фильм. В нем показывали различные совсем безобидные опыты над животными. Их не резали, не подвергали болезнетворным экспериментам, связанным с физическим выживанием. Тем страшнее было то, что я увидел. Это был опыт с новорожденными цыплятами, которые слепо следуют за первым в их жизни движущимся объектом — курицей. Когда курицу подменяли другим животным, эффект был на удивление тот же: цыплята гурьбой поспевали за кошкой, собакой, свиньей. Затем меня охватил промозглый ужас, потому что в роли матери оказался неодушевленный предмет — детский резиновый мяч. Цыплята неукоснительно следовали предписанию инстинкта. В этом есть какое-то утонченное юродство природы — эта цыплячья организованная неразборчивость. Кощунство заложено в самой природе, и человек перенял его. В нашем обществе идол выполняет функции матери, и я никак не могу отделаться от мысли, что над нашим безмозглым выводком кто-то, находящийся за кадром короткого учебного фильма, ставит эксперименты.
— В природе нет политики, вот и все. А куриная семья с ее иерархией не была рассчитана на ваши утонченные болезненные умствования. Нет ничего прочнее физических связей, — наконец проговорил Семен, ущипнув засыпавшую Варвару. — Хорошо быть фрейдистом: минимум проблем, максимум либидо и максимум удовольствий.
Продолжая вертеть череп в руках, Иван тряхнул головой, изрядно напугав двух прохожих, и буркнул в сторону ярких рекламных огней:
— Боже мой, какая у нас типичная ситуация!
— Нет типичных ситуаций, есть типичные люди, — огрызнулся я с нескрываемым злорадством в те же самые огни и почувствовал моральное превосходство.
«В каждом естествоиспытателе скрыт мистик». Артур Кестлер.
Мы попали на шумный перекресток. Варвара и я оказались на одной стороне улицы, обставленной закрытыми будками, а Иван и Семен, оттертые красным светом светофора, вдруг выказали признаки беспокойства, издавая истероидные возгласы. Вечерние прохожие, привычные в этой части города ко всякого рода потешному шутовству, не обращали внимания на две размашистые кляксы человеческих тел и скачущий в их руках череп. Из-за проплывающих мимо пыльных автомобилей, везущих людей со свинцовыми глазами на окраину душной ночи, я слышал очередные выкрики Ивана:
— Это не я вне закона, это закон вне меня! И это не я не подчиняюсь закону, а он не подвластен мне…..закон нужен мне, человеку, а не я нужен закону…
Не воспринятые всерьез ни людьми, ни временем суток, они остались по ту сторону красного света.
Я посмотрел на Варвару, на грудь отдельно от нее, и, нащупав в кармане потерю терпения, вдруг понял, что светофор сломался, и ночное стадо машин не перережет уже никакая естественная сила.
— А ну их, — сказала Варвара, взяв меня под руку, — идем.
Глупые пикантные анекдоты довели меня до ее дома. Я стучал каблуками, тяжеловесно паясничал, фасонно округлял глаза, перепробовал все виды сырья для комплиментов, поцеловал ей руку и, получив приглашение в гости, подтвержденное номером телефона и подписанное воздушным поцелуем, удалился восвояси, проигрывая на сетчатке глаза ее умелое покачивание бедрами.
«Ученый — это лжец, полезный обществу; лжец — это ученый, полезный самому себе».
Джованни Преццолини.
«Пропал не мир здравого смысла, а здравый смысл как комплекс верований о специфических вещах и отношениях в этом мире».
Джон Дьюи.
«Мы видим мир через призму наших понятий до такой степени, что забываем, как бы он выглядел без них».
Читать дальше