Владимир Авдеев - Протезист

— Что вы здесь делаете?

— Кощунствуем, — вылили на меня сверху пунцово-пухлые губы, и, потерев внутренней стороной колена мою щеку, девица обратила к сине-красному закату самовлюбленный смех, мгновенно оседлавший купола церкви. Я поправил на ее ноге серебряный браслет, чтобы можно было лучше разглядеть чудной египетский орнамент.

— Замолчи, — цокнув языком, как кнутовищем, сказал другой мужчина лет тридцати с каким-то почти берестяным лицом. Вылезая из ямы, он подхватил череп под мышку и, крайне сосредоточенно рассматривая меня, добавил:

— Восстанавливаем историческую справедливость.

— Да, а вы знаете, что это такое?

— Историческая справедливость — это торжество и без того торжествующей черни.

— А где вы возьмете канон истории, согласно которому будете замерять эту самую пресловутую справедливость? Я так понимаю, что вы орудуете заступом среди могил, не имеющих крестов, руководствуясь совсем не метафизическими соображениями.

Вставая с земли, поправляю волосы, галстук и подаю девице самый благопристойный из сгнивших цветков. Она послушно принимает его, выкатив поверх нижней тугой — губы два верхних передних зуба.

— А «каноном истории может быть только сам историк». Фрэнсис Герберт Брэдли.

— Допустим, но как, по-вашему, люди восстанавливали историческую справедливость, когда истории в прямом смысле этого слова еще не было? Когда еще никто ничего не успел натворить? Что возникло раньше: история или справедливость?

— Семен! Нет, ну ты посмотри, какие филантропы ночью разгуливают по кладбищам! — человек с черепом под мышкой обратился к притихшему громиле.

— Иван, — уставилась на меня грязная ладонь, развернутая, как пропуск в преисподнюю.

— Фома, — отвечаю, наклонив голову, и жду.

— Варвара, — произносит экзотическая девица, выплывающая из-за вечерних набросков природы и гробниц. Синий макияж чудесно гармонирует с чулками, один из которых клубничного, а другой вишневого цвета. Множество погремушечных украшений на шее, запястьях, в ушах бередят мое воображение, отчего дважды отчетливо щелкаю каблуками.

— Фома Неверующий! Ну, а вы, сударь, стало быть, второй могильщик?

— Антимогильщик, точнее потрошитель могил, и антиисторик, — язвит кряжистый Иван, крутя череп, насаженный глазницей на свой веретенообразный палец. — А Неверующий — это фамилия?

— Нет, моя фамилия Рокотов, а Неверующий — это исторически сложившееся занятие.

— В таком случае, Иван Растопчин, инженер-вертопрах. Вот это чудище — Семен Рахов. Ну, а это гиперсексуальное создание фамилии не имеет.

— Я ведьма, — говорит с томным придыханием Варвара, взбивая левой рукой длинные белокурые волосы, выворачивая сочные губы и выпячивая аксиоматичную

грудь.

— Отличная компания у нас подобралась, клянусь гнилыми костями ответственного деятеля государства. Теперь нужно залить наше знакомство вином по самые уши.

Мы пили и бросали бумажные стаканчики в загрустившее пламя, обшарившее всю надгробную надпись в поисках пищи и, не найдя ничего достойного, слизнувшее помпезную позолоту. Размахивали руками, искрили глазами, тасовали нехитрые изъезженные остроты, дразнили возбужденное воронье, забрасывая комья земли на крепостные башни. Наконец, вдосталь наклокотавшийся магнитофон выплюнул изможденную кассету.

— Ну, будет, пора и честь знать, господа-товарищи мертвецы. Благодарю вас за роскошный прием! В следующий раз мы придем навестить других. Готовьте подарки и речи, слово будет предоставлено всем. У нас ведь теперь… Как его, беса?.. Плюрализм мнений. Вот.

Иван грациозно жестикулировал, взывая к усопшим, дарительно водил рукой и под конец выдал антраша, поскользнувшись на малахитовой плесени надгробных плит, вделанных в откосы фундамента полуразрушенной церкви.

— Ну, а в общем, дорогой мой Фома, все, конечно же, не так просто. Она ведь права: мы кощунствуем. Но мы кощунствуем потому, что не кощунствовать уже не можем, — говорил Иван, вульгарно прижав к себе Варвару, взиравшую на мир безразличными осовевшими глазами. — Кощунство это, прежде всего, очистительное действие, это необходимая дизинфекция души, загрязненной различными идейными установками. Преступность — это здоровая реакция нормальных людей на нездоровые явления в обществе. Но ведь кощунство — это то же самое: это активная здоровая реакция нормальных людей на нездоровые явления в этической жизни общества. Темам преступности, неврозов и патологии посвящено огромное количество научных исследований, но научной проработкой кощунств толком не занимался еще никто. Ведь не всякий может себе позволить такую роскошь: менять веру в течение жизни неоднократно. Вера только одна, и именно относительно этой веры все остальное — кощунство. Тот, кто взрывал церкви и уничтожал миллионы людей, не имеет права спокойно лежать в земле. Земля тебе пухом… Ишь ты… Земля тебе колом! Кощунство можно выбить только кощунством.