Владимир Соколовский - Райотдел

Михаил обнял мальчугана: «Ну вот, так редко видимся — и станем еще обижаться друг на друга. Давай не будем, а? Давай лучше поиграем». — «Давай. В милиционеров!» — «Ох, слушай… Только не в эту игру сегодня, а? Я в нее уже во как наигрался». — «Нет, нет! В милиционеров!»

Димка вскочил, побежал в прихожую, загремел там табуреткой — доставал китель и фуражку с вешалки. Вышел — полы волочатся, рукава метут пол. Глянула из соседней комнаты Лилька, тяжко вздохнула. «В чем я опять виноват?!» — уже злясь, крикнул ей Носов. Однако ничего не поделаешь — надо играть.

Вечером появился один Феликс. Хоть и его, в общем, совсем уж не ждали; Лилька слонялась по дому и куксилась. А он пришел с гитарой, и был такой, как всегда: играл, пел, чокался, рассказывал истории и анекдоты. Он только что вернулся из Москвы, посетил там бывшую курсовую звезду и знаменитость Толика Сосновского, ринувшегося после вуза на штурм научных академических вершин. Феликс застал его в жалчайшем, пьющем состоянии.

— Пацан попал в цейтнот. Он же провинциал — мягкий, податливый, готовый всех слушать, у всех учиться. Ему бы окрепнуть в глубинке, встать на ноги — и тогда уж перебираться к тамошним крокодилам. Жалко мне его, братцы. Как наша Галка его любила! До сих пор верность хранит…

— Слушай… где Витек сейчас работает? — спросил его Носов.

— Даже не знаю точно, не скажу. Известно только, что по партийной части.

— Как, разве он партийный? — простодушно удивилась Лилька.

— А ты не знала? Давно-о… Он там, в школе своей, развернулся в полном блеске. За что и был отмечен и вознесен. Но ты могла и не знать — он ведь такой стал конспиратор… До меня — и то случайно донеслось.

Они выпили бутылку водки и запели. Пели свои коронные, которые всегда исполняли дуэтом: «Нет причин для тоски на свете» и «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела». Лилька глядела на них с прежним умилением. Она тоже выпила две рюмки, раскраснелась, стала подтягивать, но Феликс цыркнул на нее: «Не мешай мужчинам петь!» А когда уходил, сказал с сожалением, но твердо:

— Кажется, все, ребята. Распалась наша теплая шарашка. Пришли другие времена. Наверно, не лучшие. Тем не менее… тем не менее — садимся на гнезда, друзья мои. У вас было хорошо. И я буду еще забегать. Но это будет уже не то. Не то, что раньше. Начинается пора тихих пьянок. Как сегодня. Тебя мне, Лилька, жалко. Так ты всех любила…

Он попрощался, взял гитару и ушел. Лилька тихо плакала на кухне. Михаил включил телевизор. Там кружились в танце люди в бурятских национальных костюмах.

Носов решил не звонить предварительно Литваку: просто придет, и все. Тот же сказал: «Так заходи… Жду…» А если окажется вдруг, что Илья Романыч ушел гулять или куда-нибудь еще — что ж, можно тогда посчитать, что встреча просто не состоялась, ни с кого нет спроса, и он свободен отныне от тяготящей его обязанности. Не пойти к Литваку и не объясниться по поводу предстоящего поступления в аспирантуру к Морсковатых тоже было бы неудобно: все-таки Михаил четыре года занимался у Литвака в научном кружке, был там старостой, писал у него курсовые и дипломную. Сам Илья работал теперь напряженно, это Носов знал, они иногда перезванивались, — но до защиты было еще неблизко, осенью только должна была выйти его монография по теме докторской. В том, что он и защитится блестяще, и пойдет, и попрет еще вверх — сомневаться не приходилось, учитывая литваковские ум, энергию, да и возраст: ему было лишь тридцать семь. В юриспруденции, вообще в общественных науках возраст мизерный. И в Союзе он считался одним из крупных специалистов по трудовому праву.

Он встретил Носова в коридоре, дал ему тапки и сразу потащил в свой кабинет. Там лежали на столе бумаги, книжки с закладками — видно было, что человек оторвался от работы.

— Праздник не праздник, а с утра пораньше — за дела? — голос Носова благоговейно понизился.

— Что же делать! Никто ведь ничего не принесет на блюдечке, Миша. Какой тут праздник! Только и радости, что дни свободные — ни лекций, ни семинаров, ни заседаний, ни консультаций. Сел и знай пиши. Погоди-ка!

Он вышел и вернулся с бутылкой коньяка, двумя рюмками и тарелкой, где лежал нарезанный, осыпанный сахаром лимон.

— Давай… с праздничком! У меня ведь так никого и не было нынче, — только теща вечером приходила да брат забегал. Чаю с пирожными попили, и все дела…

Они выпили: Носов махом, Литвак — крохотными глоточками, смакуя.