Владимир Соколовский - Райотдел

— Прекратите свою демагогию! — отчеканила прокурорша. — И пригласите этого… гражданина.

Носов крикнул в дверь Волощаку:

— Заходи!

— Ну, гражданин… и что же вы со своей подружкой не поделили? Поссорились, что ли?

— Аха… пошумели маненько… — глазки Волощака метались по сторонам: он пытался уловить ситуацию и выбрать линию поведения. — Пошумели… маненько… аха…

— И часто вы с ней так шумите? Соседей беспокоите? Почему нормально жить не можете?

— Не-ет… зачем! Этот раз вот только… шутя-любя…

— Ну, а ножом-то зачем махаться?

— Ножом? Это, как сказать… — Волощак начал, видно, что-то усекать. — Да какой это нож… я и не думал вовсе, что нож… стукнул, что в руке было…

— Вот видите, — это уже следователю, — он говорит, что не имел умысла. И вы не доказали конкретно, что имел.

— Что еще нужно доказывать, если один человек посреди разговора бьет другого ножом?

— Вы, мне кажется, задаете детские вопросы. Сколько работаете на следствии?

— Почти три года.

— Пора уже кое-что усвоить, квалификация у вас довольно низкая. Вот, я пишу на постановлении: «Считаю, что доказательств вины подозреваемого собрано следователем недостаточно, чтобы решить вопрос об аресте. Нет данных о тяжести телесных повреждений, не проведена очная ставка. Надо восполнить неполноту расследования, уточнить квалификацию». Вы все поняли, товарищ Носов?

Он молча взял со стола постановление и дело, вышел из кабинета. В приемной стоял некоторое время, как истукан.

— Что, не заштамповала? — спросила его пожилая секретарша Ерофеевна, сопровождавшая Ваню по всем местам работы уже двадцать лет.

Носов помотал головой.

— Наверно, вы ее с праздником не поздравили?

— Возможно… на арестах… как-то не думаешь о праздниках…

— А она знаете какая злопамятная! Да она и не арестовывает по праздникам или когда у нее день рождения. Считает, что делает тем подарок себе и обществу.

— Гы-гы-ы!.. — разевал Волощак свой большой гнилозубый рот. — Ты начальничек… ключик-чайничек… хы-гы-ы!..

Надо же, какая вышла пакость! Да Таскаев даже разговаривать не стал бы с этим хмырем, только узнал бы про нож — все, ступай, ты арестован и будешь сидеть! Ярость, испытанное унижение вновь затопили мозг, и Носову захотелось рвануться назад и бить, бить в кровь сытую размалеванную морду…

— Что с тобой? — спросил начальник отделения, когда Носов вернулся в отдел. — Случилось что-то?

Странное дело, после недавней размолвки он не изменил своего отношения к Носову, — по крайней мере внешне, — и был ровен, довольно даже доброжелателен. Дело Мошонкиной лежало теперь в суде, ждало своего часа, и бормотовская судьба зависела от результатов его рассмотрения.

Михаил бросил на его стол папку. Петр Сергеич полистал, нашел постановление на арест, склонился над ним.

— Да… — промычал он. — Ахинея какая… Вот раздолбайка хренова! Какая очная ставка, если у них нет противоречий в показаниях? Крупного волчину отпускаем… Что ж, гони его на подписку, никуда не денешься.

— Он же не прописан нигде.

— Ну, неважно… по месту прежнего жительства. А потом мы это дело прекратим.

— Как — прекратим? Ничего себе…

— Я сказал — прекратим! — крикнул майор. — А что ты еще можешь предложить?

— Дождаться Таскаева и с ним лично решить вопрос об аресте.

— Наивный ты… Для Таскаева вопрос авторитета его сотрудников — тоже не последний. Он не станет отменять решения этой лярвы, даже если будет с нею категорически не согласен. Потом, затей мы эту заваруху — думаешь, она забудет, простит? Замучает придирками или еще того лучше — проверку организует. Что, грехов за нами мало? Хоть за тобой самим, к примеру? Нам с ней еще жить да жить. Так что отпускай этого подонка и настраивайся на прекращение. Пускай гуляет, все равно рано или поздно у нас окажется. Вот примочит сожительницу — к тому, кажется, дело идет… Но нашей вины, что он на свободе, нет. У тебя еще двести первая сегодня? Там ведь срок-то кончается, гляди у меня…

Давлетшинское дело — о нападении в такси на пьяного пассажира — памятно было Михаилу одним эпизодом: как-то его пригласил посидеть вечерком у него в кабинете старший лейтенант Вася Габов из вневедомственной охраны. «А что за повод?» — поинтересовался следователь. «Да так, просто хочется угостить хорошего человека». Вася встретил его бутылкой «Плиски», шпротами, икрой, апельсинами, банкой лосося. «Откуда такое богатство?» — «Ну… с торговлей дружим, с торговлей…» За хорошим разговором выпили первую бутылку. Когда приступили ко второй, опьянели и накурились изрядно, Габов вдруг сказал, показывая на стол: «А ведь это тебе от Костьки Мусихина привет!» — «От… от какого еще Костьки? Чего ты плетешь?» — не разобрался сначала Носов. «А таксист, шоферик. С Давлетшиным-то… помнишь? Он ведь друг мне давний». — «А-а, вон как! Н-ну и что теперь? Говори-говори, я слушаю». Вася поглядел на следователя, помолчал; засуетился пуще прежнего: «Ладно, ладно! Посидели, выпили… давай-ка еще нальем. Я ему, Костьке-то, говорю: „Чего ты прыгаешь, дурачок? Ты же не выходил, не трогал его, за рулем сидел, — верно, Миш?“ — „Идет следствие, обстоятельства выясняются. Какой будет исход дела, я не знаю и сам.“ — „Ну скажи хоть, какие Костьке показания давать, какую держать линию?“ — „А ты не знаешь? Правду… и только правду. Ничего, кроме правды.“ — „Брось, слушай! — поморщился Васька. — Я же серьезно.“ — „Я тоже. И еще: ты насчет Мусихина только хлопочешь? А с Давлетшиным как?“ — „Наплевать. Он мне никто, понял? И пускай сидит. Выпьем, выпьем еще, Миша…“» По идее, следовало сейчас же и уйти, но выпить хотелось еще, — Носов остался, пил, ночью его привезла домой какая-то дежурная от охраны машина. Утром обнаружил в портфеле еще бутылку «Плиски». Мучаясь с тяжкого похмелья, забрел к Бормотову: