Владимир Соколовский - Райотдел

В кабинет Фаткуллин вернулся радостный.

Явился старый фаткуллинский дружок Хозяшев, и они захихикали, потешаясь над глупым начальством, так легко обведенным вокруг пальца. Этих двоих связывал возраст, в какой-то степени общая биография, общее дело: выслуга. Они воевали, кончили юридические школы, были следователями прокуратуры, оба вылетели оттуда в разное время за грехи, работали на заводах, а когда в милиции организовали следственный аппарат, угодили в него по партийной мобилизации, как опытные кадры. Но стаж прежней следственной работы им не засчитали в выслугу, соответственно отодвигалась и пенсия, и — прилично. Чуть не каждый месяц они писали и отправляли письма: министру, председателю Совета Министров, в Президиум Верховного Совета, Генеральному секретарю…

Внезапно дверь отворилась, и в кабинет вступил начальник БХСС отдела майор Кочев. Следователи притихли: Виктор Николаевич был председателем суда офицерской чести. Он работал здесь давным-давно, год оставался на пенсии.

— Ну что, пьяная рожа, получил по заслугам? — сурово обратился он к Фаридычу. — Ж-жалко, жалко, что ты ко мне в лапы не попал, я бы тебе врезал…

— Разве получил? — замямлил Фаткуллин. — Я вроде как не заметил…

— Не понял, значит, ничего… До таких лет дожил и не усвоил до сих пор: не можешь пить — не пей! Выпил — сиди, помалкивай, не разводи сабантуй. Может, пронесло бы тихонько… Господи, ну что за милиционер пошел: и пить, и работать разучился. Раньше и то, и другое делали — и все ладно было. Когда я сюда пришел, начальником был майор Кушнарев, потом подполковника ему дали. Он и сам пил, и другим это прощал — если с умом. Богом считался в оперативной работе. Он после войны знаешь чем занимался? Толкался в лагерях среди тех, кто раньше в плену был. Сам под пленного косил: жил с ними, на работу ходил — выявлял, короче. Та еще хватка была… Как-то тут студентку задержали, по подозрению в краже вещей из общаги. А доказательств-то нет! Вот завел он ее в свой кабинет, туда же втолкнул нашу агентшу, старую ханыгу, и — выходит, дверь на ключ: вроде как по срочному делу его позвали. Только вышел — бандерша к девчонке подскакивает, к окошку толкает ее: «Беги, беги скорей!.». Та и полезла. А снаружи ее уж Кушнарев встречает: «Куда собралась, голубка? Не знаешь, что полагается за попытку к бегству?» Как-кой ход, скажи? Если, мол, не виновата — зачем бежишь? А семь или даже шесть классов всего имел. Здоровый, рожа красная, глазки маленькие, кулаки — во! Его и урки боялись, уважали, в те времена тоже заслужить надо было, контингент серьезный работал, не то что нынешние алкаши да шарамыги. С нами не церемонился особо: увидит, что кто-то перебрал, затащит к себе, и — в ухо. Сам разбирался, всех замполитов в гробу видал. И опера, участковые — ему под стать. Образование малое — но и ребята были простые, умели со шпаной на равных говорить. Вечером, бывало, пистоль в карман, стакан хватил и — сгинул. Глядим — или сведения ценные тащит, или в разработку кого-нибудь волокет. А теперь иной, глядишь — ходит, кум королю, как же — у него вуз за плечами, хоть сейчас, мол, увольняйте — что я, работы не найду? Так и служит — не крутится, а пакостит больше-то. Ну, это больше молодежь, конечно… А ведь ты, Фаридыч — на год старше меня, как ты сорвался? Хоть бы совесть поимел…

Врать Кочеву было не только бесполезно, но и вредно: если сослуживец юлил и изворачивался — майор отталкивал его тяжело и брезгливо, и с тех пор тому нелегко становилось жить в отделе. И Фаткуллин возрыдал в сердцах:

— Да виноват я, Виктор Николаич! Хоть ты мне не рви душу.

— Ладно, не буду. Впрочем, тебя и воспитывать-то бесполезно уже, язык только расходовать…

После его ухода Фаридыч смял ладонями лицо:

— Эх, чертовщина! Вот сейчас бы выпить-то, Мишка — в самый бы раз!

Но приходилось сидеть, терпеть.

И явился Боренька Вайсбурд: этот-то был точно опохмелившийся, и пребывал в абсолютнейшем неведении насчет всего, что случилось в отделении.

— Салуд, камарадос! С днем Советской Армии, друзья мои! Почему не слышу звона бокалов и радостных криков?

Фудзияме в последнее время все было до лампочки: он опаздывал, прогуливал, вообще редко появлялся в отделе; от него несло водочным духом. Но дела у него по-прежнему шли чисто, сроки выдерживались нормально. Начальник отделения кривился, ежился — только Вайсбурда не так просто было ухватить за бока: язык у него подвешен будь здоров!

— Да вы чего-то совсем закисли. А ну! Содвинем бокалы!