Владимир Соколовский - Райотдел

Высокомерен, надо сказать, он был со всеми, включая и начальство. И должность начальника отделения уголовного розыска, которую он освободил, была явно не его: в оперативную работу подчиненных Сан Саныч почти не вникал, сам ею занимался неохотно, больше тяготел к бумагам, указаниям, многословным тирадам. Но совсем не пил, и ученое прошлое витало над ним, — ему многое прощали. И наверняка вскорости перевели бы в управление или в другой райотдел, замом по оперработе, открыв путь в верха, — если бы не та выходка на собрании. Носов был одним из немногих в райотделе, с кем Пелевин общался накоротке.

— Вы, товарищ Пелевин, я гляжу, в райотделе и совсем нигилистом стали! — жирным баском изрек замначальника управления.

— Как сказать… Вообще здесь мне легче жить, чем было раньше: люди говорят в основном то, что думают, не держат за пазухой. Знают, что дальше фронта не пошлют, ниже не спустят. Я даже рад, что здесь оказался. Но я продолжу, извините: это никакой не нигилизм, как вы пытаетесь убедить, а просто здравый взгляд на вещи. Но это же ужасно, что здесь, на райотдельском уровне, он здравый, а там, наверху — черт знает какой! Все с ног на голову поставлено. Кто их там выдумывает, эти теории проклятые?

Взметнулся в президиуме Моня:

— Но-о… но! Вы что себе позволяете?! Критиканство, правовой оппортунизм?..

Ачкасов тревожно и осуждающе кивал головой.

— Я вас понимаю… Я понимаю все эти вещи. И просто пытаюсь рассуждать, куда же мы катимся. Ведь столько сейчас среди рабочего и крестьянского населения судимых! В ином месте — каждый второй. А они — люди меченые. Я не говорю уж о повторниках и рецидивистах. Ясно же, что когда такой процент народа с искаженной, надломленной лагерем психикой — общество больно. И вместо того, чтобы говорить о болезни, пытаться что-то делать — новые составы, ужесточение репрессивной политики!

— Так рабочих рук на тяжелом труде не хватает, неужели непонятно? — сказал кто-то в зале.

— Тогда какого хрена кричать о коммунизме? Кого обманываем-то?

— Сядьте, товарищ майор! — крикнул Брезгин. — Рассуждает он, видите ли… Вы носите на плечах погоны, и ваша обязанность — не рассуждать на отвлеченные темы, а всемерно содействовать отправлению закона и исполнять приказы и инструкции руководства. И вообще — вы не ошиблись случайно в своей профессии? Это — органы внутренних дел, наша цель — беспощадная борьба с преступностью, и в ней мы прибегали, прибегаем и будем прибегать к мерам принуждения, вплоть до самых крайних. Иначе — какая в нас нужда? А вы, товарищ Пелевин… не ожидал, не ожидал… Кого жалеете? Тех, с кем мы должны воевать безо всякого послабления?

Федя-комбайнер словно проснулся — засопел, стукнул кулаком по столу:

— Пр-равильно! Садить их! Садить, садить и садить!

— Так они же, когда отсидят, обратно вернутся, Федор Ильич! — не унимался Пелевин.

— Ну и что? Пускай возвращаются. Будут опять совершать преступления — снова посадим!

— Так…

— Ладно, эй! Кончайте это дело! — зашумел народ. — Нашли тоже время… Праздник ведь! Рабочий день кончается.

Сан Саныч постоял в этом гаме, затравленно озираясь; сел, втянув голову в плечи.

— Вот правильно! — сказал, поднимаясь, полковник. — Видите, какая реакция коллектива на вашу демагогию… Вообще с вами будем еще разбираться, откуда вы чего нахватались, вскрывать обывательское нутро…

Дождался тишины.

— Теперь, товарищи — небольшая информация. Письменного приказа по этому поводу не будет, поэтому выслушайте внимательно и передайте тем, кто отсутствует. Во избежание недоразумений. Сотрудникам органов внутренних дел запрещается отныне в каких бы то ни было целях, при любых обстоятельствах останавливать и проверять автомобили, номерной знак которых начинается с полусотни, цифр «50». Все слышали? Все поняли?

Раздалось легкое гудение; люди запереглядывались. Ясно всем было, что речь идет о машинах партийного и советского аппарата — «полтинник» ставили на их номерах.

— А если будут нарушать?

— Не задерживать, я сказал! Пусть следуют дальше.

Вскочил Фаткуллин:

— Это пащиму так? — в голосе его от волнения прорезался татарский акцент. — Это, это… насмешка это, издевательство! Нам как говорили, и мы всем говорим: закон один! А не один, оказывается, да? Им теперь все можно, да? Хоть ворованное вози, хоть с шалашовками катайся, хоть пьяный в усрачку езди?!

— Успокойтесь, товарищ капитан, сядьте. Это решение исходит из самих директивных органов, и мы, как понимаете, не можем им противоречить. Работающие там люди не позволяют себе недостойных поступков. Партия — наш рулевой. Да вы сами коммунист, что вам объяснять.