Владимир Соколовский - Райотдел

Да, угодил ты между двух огней… И все-таки надо сейчас сделать все, чтобы попасть в аспирантуру: сдавать документы, готовиться к экзаменам. Отсечь это дело тоже ведь не так просто: место-то есть, оно реальность, его надо заполнить! И Морсковатых неплохо вроде бы отнесся к нему. Нет, надо бороться, драться, там только спасение, иначе — все, гибель, в этой конторе тоже больше оставаться нельзя, Лилька же верно, по сути, говорит, что он спивается здесь и не может остановиться. Поди остановись, когда такая кругом глушь. Глушь и мрак. Мрак и туман… И уйти невозможно. Сколько ребят порывалось! А в кадрах делают очень просто: не увольняют, и все. И зарплату не платят. Сидит человек месяц, три, полгода… И, обезумев от нагрянувшей нищеты, снова выходит на работу. Получает вдогонку выговор и служит, как раньше. Система еще та… И — куда пойдешь? Устроиться адвокатом трудно, невозможно почти без мощной протекции — откуда она у него? Прокуратура — то же следствие, та же муть… Юрисконсультом — больно уж муторно это, скучно! Остается только — обратно в гараж. Правда, там с дипломом можно попробовать толкнуться вверх, есть перспективы. Если прорваться в партию. На производстве с этим проще. И — пошел, пошел… Тем более что на следствии он кое-что повидал, кое-чего нахватался, — такой опыт тоже не проходит зря.

Однако — нет, так просто меня не взять. И я не сдамся, сначала потрепыхаюсь…

Потому что я папа Мюллер.

Характер мой нордический, стойкий.

Беспощаден к врагам рейха.

В отделе металась возле дежурки Демченко, ждала его:

— Миша, Миша! Ну чего там, Миша?!

В меру откровенно он обрисовал ей сиуацию. Она вздохнула с облегчением: ну слава Богу, теперь хоть ясно, что делать!

Со двора бодро несся заплетающийся голос дяди Васи, руководящего процессом воздвижения кованых ворот. Шатающиеся монтажник с газосварщиком тащили, гогоча, баллон с ацетиленом.

Фаткуллин встретил его словами:

— Слушай, тебя тут какой-то парень ждал. В коридоре болтается…

И тотчас в дверь толкнулись:

— Можно? Следователь товарищ Носов, Михаил Егорович, не вы будете?

Парень был модный, чисто одетый, в красивом галстуке, начищенных штиблетах. Лет двадцать пять, средний рост, энергичное лицо с волевым ртом.

— Вы по какому делу? Свидетель? Потерпевший? Вроде я не вызывал на сегодня…

— Нет, я к вам по другому вопросу. Личному, так сказать… Я, видите ли, студент-дипломник с юрфака, Томилин моя фамилия…

— Томилин, Томилин… что-то вспоминаю такое…

— Я у Григорь Саныча в кружке занимался…

— А! Так это вас он в аспирантуру хотел взять?

— Ну да. Я, собственно, по этому делу…

Фаридыч оторвался от бумаг и с жадным любопытством ждал продолжения разговора. Нет уж, милый друг, эта информация не для тебя.

— Пойдем, Костя… так, кажется, тебя зовут? Выйдем, потолкуем на воздухе.

Они вышли, и Носов повел неожиданного гостя на хоздвор: там в одном из углов стояла скамейка.

— Ну, слушаю тебя, Костя. Какие проблемы?

— Скажите… — парень нервно сглотнул. — Вы… не могли бы отказаться от аспирантуры?

— Во-он ты чего… Воспрос капитальный. С какой же это стати я должен от нее отказываться?

— Ну… вы же случайно, насколько мне известно… А до этого никогда… даже не интересовались этой дисциплиной.

— Откуда тебе знать — интересовался, не интересовался?.. Я, между прочим, когда-то на истфак собирался поступать.

— Но вы же у Ильи Романыча курсовые и дипломную писали.

— Илья Романыч… мало ли что Илья Романыч! Он о тебе, кстати, тоже хорошо отзывался. Если, мол, тут у него не сладится — защищу докторскую и на первое же аспирантское место его позову. Вот, погодишь немного, да и — вперед!

— Что мне годить! — в голосе Кости слышно было раздражение. — Никогда я этим трудовым правом не занимался, и… ну, неинтересно оно мне! А тут, если бы сразу пошел… да я бы уже через два года защитился!

— Ну уж, через два…

— А что вы думаете! Вы знаете, как я учился? У меня всего одна четверка в дипломе! Эти кандидатские экзамены… да они семечки для меня, я к ним всю зиму готовился! А вы… вы же на пустое место идете. Вам все равно, и всем все равно. Вот что обидно. Григорь Саныч тоже… кормил, кормил обещаниями, а сам потом…

— У нас с ним был разговор о тебе, Костя. Поработаешь, окрепнешь немного, опыта наберешься… разве ж плохо? Никуда и ничего от тебя не убежит. Сколько тебе? Двадцать пять? А мне уж двадцать девять. Пора куда-то прислоняться, а то плохо, прямо скажем, дело! Не уйдет твое, не волнуйся…