Ольга Лукас - Рассказы к Новому году и Рождеству [антология]

Но вместо этого я села на ступеньку и стала рыдать в шарф, как будто это мне четыре, и меня обманули, и моего Деда Мороза чуть не убили, и хоть его состояние и стабильное, но оно же и тяжелое, такое тяжелое, что я просто не могу разогнуться и пойти к своим детям.

Я почти совсем провалилась в этот вой, когда рядом со мной, скрипя и заваливаясь, уселся Леша и без особой ласки вытащил у меня изо рта мой шерстяной шарф. И как-то я рассказала ему про Рому, который занят, и про Тасю, и про Васю, и потом, икая, про Мишку, про моего прекрасного Мишку с туго перевязанным смуглым животом. Я говорила не особо громко, поэтому не знаю, понял ли дед мой плач Ярославны во всех подробностях. Но он уверенно просипел:

— Выживет. Я для Вали выжил, и твой для тебя выживет. А девчонку я тебе сам поздравлю, давай бороду и что там.

Дома был бардак. Мишина мама, серая от тревоги, зашивалась с Василием, которому шел уже четвертый месяц. Тася рисовала новогодние открытки прямо на стенах. Елка, наряженная еще в мирной жизни, за день до того, как на нас наползло это дикое несправедливое горе, выглядела нездешней и отстраненной. Я быстро переодела Таисию в нарядное платье. Васе мы нацепили колпачок. У детей будет праздник. Я все сделаю. Все будет хорошо.

В дверь наконец постучали, и к нам пришел самый экзотический Дед Мороз из всех возможных. Костюм Санта-Клауса — другой впопыхах купить не смогла — был деду критически короток, но Леша благородно натянул все, что дали.

Из-под красных штанов торчали дедовы треники, куцая курточка с белой оторочкой была перетянута солдатским ремнем, легкая синтетическая борода, сделанная в Китае, вздымалась от каждого выдоха.

Шаркая тапками, с отрывистым кряхтением дед направился в комнату. Было ощущение, что наш Дед Мороз доживает буквально последние минуты. Но Леша оказался молодцом. Он грозно поговорил с Таисией насчет поведения и неких оценок в табеле, пожелал ей выйти замуж, приподнял толстого жизнерадостного Василия, который немедленно вцепился в привлекательную бороду.

Таисия прочитала стишок, получила пони, и потом мы водили медленный и печальный хоровод. Тася сияла, на мне висел Василий и требовал грудь, свекровь, кажется, молилась, а Дед Мороз пел песню следующего содержания:

Дед Леша ушел, отмахнувшись от моих «спасибо вам, спасибо, спасибо», Тася уснула счастливая, как засыпают все соприкоснувшиеся со сказкой, а я, уже не имея сил ни есть, ни спать, ни плакать, погуглила эту песню. Оказывается, ее пели в детских приютах в начале 20-х. Дети мерли от тифа и дизентерии, и их учили соблюдать правила гигиены. Это не новогодняя песня.

Когда-то все писалось просто, лысо, картаво — Ленинград. А Санкт-Петербург доставлял орфографические проблемы. Там сложно с согласными, и эта палочка. У Санкт-Петербурга были готовые к нападению брови нашей учительницы по русскому языку, потому что чего от нас ждать. И действительно, ждать было нечего: Сант-Питербург.

Но вот в 9-м классе мы, бедные провинциальные школьники, дети бедных провинциальных родителей, захотели в Санкт-Петербург — повиснуть на палочке между и раскачиваться, болтать ногами. Наша новая учительница физики блестела особым блеском и говорила, что там фонтаны, дворцы, музеи, и наступит весна, и, может быть, даже Первомай, и отогреются наши ноги, и мы поплывем на корабле по каналам и под мостами будем закидывать голову, чтобы отдохнуть от солнца.

Мы, конечно, жили лучше, питались ярко, геометрически изящно: крабовые палочки, наггетсы, лимонад из порошка (в банке на окне — это было очень красиво). Но на Петербург не хватало. Таня поехать не могла, и Юля поехать не могла, и Миша не мог. Мог только Толик, и я даже бывал в их новой квартире и смотрел на Фрэдди Мэркьюри, и видеомагнитофон азартно перематывал кассету. Но куда же Толик один?

Учительница физики сказала так: «Если у человека нет денег, он их зарабатывает». Но как, как мы, носатые, неловкие, в черных штанах, как мы сможем заработать на далекий Петербург?

А тогда, знаете, такой рынок везде: у кинотеатра «Факел», у поссовета, на бывших базах у железной дороги, и все энергично что-то предпринимали в спортивных костюмах. И даже мы с бабушкой продавали яблоки: предсмертный белый налив дешевле, а штрифель — до морозов долежит — дороже.