Александр Житинский - Песнь торжествующей любви

Бледные летние сумерки спускались на Дворцовую площадь. Приближалась таинственная минута прихода белой ночи с ее особой прозрачностью и объемностью, когда каждая тень и каждый звук живут своей частной жизнью и полны смысла и значения.

В Петербурге гуляли. Гуляли в трактирах и питейных заведениях, в гостиницах и ресторанах, во дворцах, на Островах. Гуляли и в Зимнем, во внутреннем летнем саду, за прикрытыми коваными воротами. Зеваки из народа группками стояли поодаль, глядя на освещенный проем ворот, за которыми разыгрывалось волшебное действо.

Оттуда доносилось:

– Карету Великого князя Сергея Александровича!

Цокали копыта лошадей, карета подъезжала к дверям, и через несколько секунд выезжала из освещенного двора на площадь – блистающая, парящая, со счастливым бородатым лицом кучера, сидящего на верхотуре.

– Экипаж княгини Бекетовой!

И выезжал экипаж с лакированными дверцами, за которыми в пене кружев виднелось оживленное лицо молодой княгини и позументы офицера, сжимающего маленькую ладонь в своих руках.

– Авто фрейлины двора Его Императорского Величества Валерии!

Открытый автомобиль с шофером в огромных очках и черных перчатках с раструбами подкатил к дворцовым дверям. Из них вышла молодая стройная женщина в кожаных галифе, длинном пиджаке и кожаном шлеме. Шофер распахнул дверцу и помог ей сесть в авто. Женщина надела автомобильные защитные очки, и авто мягко тронулось.

Когда автомобиль проезжал мимо зевак, последние испуганно крестились.

Мягко покачиваясь на шинах, авто выехало на Мойку и повернуло к Конюшенной. Вода масляно перекатывалось под мостами, черные удилища рыболовов на фоне бледного неба застыли в ожидании клева, а в воздухе был разлит какой-то неясный звук, будто нечаянно задетая струна, затихая, тянет и тянет свою тревожную ноту.

Валерия сидела прямо и глядела перед собою. Так же строг и торжествен был ее шофер в кожаных крагах.

Спас-на-крови, Екатерининский, нищие с провалами вместо глаз, целующиеся парочки в сени Михайловского, пьяный матрос с бескозыркой в руке – все это проплывало мимо, будто во сне.

Недвижимо было лицо Валерии.

Где-то заиграла шарманка. Золотые морды грифонов, державших висячий Банковский мост, выплыли из сумрака и скрылись в нем. Юродивый увязался за автомобилем, громко бормоча:

– Антихристовы спицы! Истинно так! Царевну-лягушку везут! Истинно говорю!

И отстал.

Как вдруг все звуки разом оборвались. Валерия повернула лицо и встретилась взглядом – внезапно, будто с разбегу налетела на стенку – с лицом господина лет тридцати пяти, лицом смуглым, с усами и бородкой, с длинной шевелюрой и слегка раскосыми глазами.

Он стоял у ограды канала и смотрел на Валерию столь пронзительным взглядом, что она отшатнулась и, повернувшись к шоферу, воскликнула:

– Ну что же так медленно, Георгий! Быстрее! Быстрее!

Авто рванулось вперед и исчезло за поворотом.

Незнакомый господин проводил его глазами, по лицу его скользнула усмешка. Рядом с ним стоял низкорослый азиатский человек с длинными висячими усами и абсолютно непроницаемым взглядом.

Авто мчалось по загородному шоссе в направлении к востоку, где уже рождалась новая заря.

Валерия сняла очки и кожаный шлем. Ее волосы развевались на ветру, она задыхалась от встречного ветра. На лице отражалось смятение. Смуглое лицо с бородкой, встретившееся ей по пути, напоминало о себе, всплывая в памяти.

Авто въехало в ворота богатого особняка, прятавшегося в парке. Валерия вышла из автомобиля и быстрым шагом пошла по аллее к дому, где светилось единственное окно.

Слуга открыл ей дверь, она вошла в полутемный холл. Дверь во внутренние апартаменты отворилась, и навстречу Валерии вышел ее муж Иннокентий – молодой, но уже начавший полнеть мужчина в роскошном китайском халате. Он поспешил к жене и заключил ее в объятия.

– Ты припозднилась, дорогая… Александра Федоровна удержу не знает. А был ли граф Кутайсов? – спрашивал он жену, в то время как она, спрятавшись у него на груди, молча поглаживала рукою блестящие шелковые цветы на халате мужа.

– Да что с тобой? – удивился он, отстраняя ее.

– Устала, – улыбнулась она, поднимая лицо. – А Кутайсов был, конечно, и опять волочился за Нинель Соколицыной, а та опять делала все возможное, чтобы ее муж это заметил, а Соколицын лишь делал вид, что ревнует, а сам подволакивался за Соней… Скучно, Иннокентий!