Пол Бейти - Продажная тварь

— Верни мне Диккенс.

— Ты же знаешь, что это невозможно. Города уходят и не возвращаются.

— Тогда ты знаешь, как поступать.

Говорят, от Хомини меня оттаскивали три помощника шерифа, потому что я отхлестал этого ниггера по самое не хочу. Отец сказал бы, что это «диссоциативная реакция»: он всегда так говорил, когда ему случалось меня побить. Он открывал свое настольное «Руководство по психическим болезням, Издание первое», бывшее для него святее самой Библии (книга была настолько старой, что гомосексуальность определялась в ней еще как «либидинальная дислексия»), показывал мне главу про диссоциативные реакции, а потом, протерев очки, начинал медленно рассказывать:

— Диссоциативная реакция — это короткое замыкание психики. Наш мозг под воздействием мощного стресса и прочей херни отключается вместе со всеми когнитивными функциями. Это как обморок. Ты совершаешь действия, но не отдаешь себе отчета. Так что, хотя я и не помню, как вывихнул тебе челюсть…

Если б только я мог сказать себе, что, когда очнулся, вспомнил лишь, как больно щиплют ссадины от ударов полицейских, — Хомини сидел надо мной и аккуратно обрабатывал их ватными дисками, смоченными в перекиси водорода! Если бы так. Потому что я никогда не забуду свист своего двустороннего черно-коричневого ремня, которым я хлестал Хомини. Этот пронзающий воздух свист и хлопки, раздирающие кожу на его спине. И его лицо, заплаканное, но счастливое и благодарное, когда он не отползал от меня, а наоборот, подставлял себя под удары, словно ища во мне защиту после мучительно долгого векового терпения, когда гнев загонялся внутрь человека, после десятилетий, прожитых в унижении. Обхватив мои колени, он умолял хлестнуть его еще сильнее, его черная плоть вожделела обжигающих ударов, от которых он скрежетал зубами и стонал, впадая в экстаз. Я никогда не забуду, как он лежал на земле, истекая кровью, и, как всякий раб, — а это уже проверено историей и временем, — отказывался предъявлять мне любые обвинения. Я не забуду, как, заботливо поддерживая, он завел меня в дом, а собравшихся попросил не судить меня строго, а он нашепчет заклинателю ниггеров слова, какие надо.

— Хомини.

— Да, масса .

— Какие слова ты хотел бы мне нашептать?

— Я бы нашептал тебе, что ты мелко мыслишь. Спасая с мегафоном ниггера за ниггером, ты не сможешь спасти Диккенс. Ты должен мыслить даже шире, чем твой отец. Тебе ведь известно такое выражение: «за деревьями леса не увидать»?

— Конечно.

— Ну так вот. Перестань воспринимать нас как отдельных людей, масса , ибо за ниггерами ты не видишь плантации.

Слышал, доля сутенера нелегка. Как и рабовладельца. Нынче рабы — как дети, собаки, игральные кости, политики-«обещалкины» и проститутки — не делают то, что им велят. Если ваш восьмидесятилетний с гаком чернокожий раб трудится не более пятнадцати минут в неделю, любит наказания до поросячьего визга, ты лишаешься всех тех выгод от плантации, что показывают в кино. Никакого «Горе мне», никто не поет «Go Down Moses» в поле. Никакой тебе черной пышной груди, чтобы зарыться носом. Никто не смахивает пыль в доме метелкой из перьев. Никто не говорит смиренно: «Живем помаленьку». Никаких тебе ужинов с канделябрами, никто не подаст тебе на блюде глазированный окорок, картофельное пюре, посыпанное зеленью прямо с грядки. Мне так и не удалось познать того непререкаемого союза, возникающего между господином и подданным. Я просто владел дряхлым чернокожим стариком, и единственное, что он знал, — свое место. Хомини не мог поменять колесо на телеге. Мотыжить землю. Тянуть баржу или таскать тяжести. Он только мог оторвать свою жопу и с часу до часу пятнадцати или около того появиться на работе. И выбрать себе занятие по вкусу. Иногда работа могла заключаться в том, чтобы покрасоваться в ярких розовых или изумрудных штанах, или подержать в вытянутой руке керосиновую лампу, или изобразить статую газонного жокея в натуральную величину. Бывало, ему нравилось поработать скамейкой для ног, а в минуты особого вдохновения он падал на четвереньки, чтобы я мог, наступив на него, забраться на лошадь или сесть в грузовик и отправиться — не по своей воле — в винный магазин или на ярмарку домашнего скота из Онтарио. Но по большей части работа Хомини состояла в том, чтобы наблюдать, как работаю я. Поедая сливы бербанк — я потратил шесть лет, добиваясь правильного баланса между кислым, сладким и толщиной кожицы, — Хомини приговаривал: