Елена Токарева - Иероглиф

Наконец снова вызвали на допрос. Прилетел следователь из Москвы.

Романа ввели в кабинет. Следователь, с рыжеватой бородкой, кивнул:

– Садитесь. Курите?

Роман отрицательно помотал головой.

– Моя фамилия Полиграф. Старший следователь по особо важным делам.

«Вот оно что… полиграф».

– Да, – именно Полиграф, – прочитал мысли следователь. – Вы готовы признавать свои ошибки? – Полиграф уперся глазами ему в грудь.

«Нечего мне признавать. Я ни в чем не виноват», – привычно подумал Роман.

– Так не бывает, уважаемый. Всякий в чем-нибудь да виноват. У кого мысли грязные. У кого – еще и намерения. А у некоторых и действия. Оставьте все эти либеральные глупости про презумпцию невиновности, права человека… греховность человека изначальна. Это религиозный постулат. А в быту важно осознать меру своей вины. Не преувеличивая ее – ибо это гордыня, но и не преуменьшая, ибо это безответственность. Вы покопайтесь в своей душе, и тотчас совесть вам подскажет меру вашей вины. Давайте начнем с самого начала. Родину спасать тебя не звали?

«Да нет, – подумал Роман. – Звали подзаработать. Кружок вести. В доме культуры был кружок для допризывников. Мы их готовили к армии».

– Вот и врешь. Тогда почему же ты сидишь в тюрьме? Ты же ничего плохого не сделал. Тебе надо грамоту дать и выпустить отсюда. Кстати, ты знаешь, что самое неприятное в колонии?

«Я читал… зэки в задницу черенок лопаты… в карты проигрывают…»

– Размечтался, – сказал Полиграф. – Совсем люди потеряли страх перед тюрьмой. Так не пойдет. Не-а. Наказание – это скука и бессмысленность существования. Варежки будешь шить. И так – двадцать пять лет. Как в аду. Тупо. Однообразно.

«Я лучше убегу, пусть меня звери в тайге загрызут», – промелькнуло у Романа в голове.

– Не-а, никуда ты не убежишь. Никто никуда не убежит оттуда. Это как с того света бежать.

«Тогда… пусть китайцы выкупят…»

– Экие вы циничные, молодежь, – засмеялся следователь.

Принесли чай. С пиленым сахаром. Следователь хлебнул горячего чая, откусил кусочек сахара.

– И родители тебя не жалуют. Не пишут? За что же? Разве ты такой плохой?

Роман почувствовал, что по глазам прошлись кисточкой с соляной кислотой, хотелось заплакать от жалости к себе. Действительно, за что ему вся эта мразь жизни? Что он сделал такого, чтобы отвечать своей жизнью за чужие грехи? И глотая слезы, Роман забормотал:

– Я ничего не взрывал. Не готовил никакой взрыв. Я не могу отвечать за чужие мысли и намерения. Есть люди решительнее меня. Возможно, я вообще даже зря в военное училище пошел, я не умею убивать…

– А Слава Т. показывает, что именно ты был руководителем всей операции, – сказал Полиграф и закурил. Потом полез в ящик стола и достал лист ватманской бумаги. На нем был карандашом нарисован портрет Романа в камуфляжной форме и лихо заломленном берете. Под портретом была витиеватая подпись художника и пояснение: Шаман. Лето 2002 года.

Вот тебе раз!

– Он врет. Шаман другой. Это взрослый мужик.

– Ну, почему же врет?

– Не знаю, зачем он врет. Я не могу ничем руководить. Я молодой. Меня никто не будет слушать. Руководить – это сложно.

– Ну, ты особо-то не прибедняйся! В твоем возрасте младшие лейтенанты во время войны еще как руководили! В атаку людей поднимали.

– Зачем вы все нам врете?! Лейтенанты поднимали людей в атаку первый и последний раз, – сказал Роман и вытер слезы. – Мне отец рассказывал. «В атаку! За мной!» И через десять шагов – все, пуля. И труп молодого лейтенанта. Это вся его роль. Солдаты – пушечное мясо. Младшие командиры – запал в пушке. Младший лейтенант же не планировал операцию. Он просто умирал за родину.

– Но ты мог предположить, что кто-то из ребят, которые ходили в твой кружок, воспользуется знанием, которое ты им даешь, и применит его на практике?

– Мог. Только научиться делать взрывчатку может каждый и без меня. Книг полно на эту тему. Учебников. Рыбаки взрывают. Строители взрывают. Все взрывают. Я не несу ответственности за намерения людей.

Следователь поскучнел. Замолчал. Допил чай. И спросил:

– Что ж, получается, ты ангел, а не человек, и за тобой вообще никакой вины не числится? Ты никого не соблазнил своим знанием? Никого не повернул на тропу насилия? Тогда почему ты оказался там, в доме культуры, в кружке этом опасном? Почему там не оказался Петр, твой друг?