Елена Токарева - Иероглиф

Мать побежала в другую комнату. Стала шумно открывать ящики полированной «хельги», которую родители купили еще до Роминого рождения.

Наконец мать пришла и положила перед сыном тетрадный листочек. На нем почерком отца была выведена дата 12 октября 1997 года и лаконичный текст: «Рома, не просри деньги».

– Это все, мам? Все его завещание? А про родину, мама, он мне ничего не написал, отправляя в военное училище на край земли русской?

– Ромочка, он хотел как лучше. Он считал, что ты узнаешь жизнь, тебя там плохому не научат. А когда вернешься, поумнеешь и денежками распорядишься…

Аннушка в углу тихо плакала.

– Еще, Рома, папа тебе хотел сказать, чтобы ты сестру не оставлял бы в несчастии. Это теперь твой долг.

– Мой? Долг? А у вас какие-нибудь долги перед нами были? Нет, даже не перед нами, а перед собой? Ну, ладно, мам, он идиот, но ты-то, ты же женщина, ты должна была чувствовать, что так нельзя было жить. Чем же он тебя так задавил? Теперь-то я понимаю, почему он меня отправил в Задурийск, он просто боялся, что я случайно залезу в диван и найду это бабло. Так ведь?

Мать молчала.

– Будьте вы прокляты! – сказал Рома. – Хуже вас нет.

– Ромочка! Не сердись, возьми денежки. Может, где-нибудь поменяешь.

– Не возьму, мам. Они грязные. И никому не нужные. Боюсь их брать. Зараза к пальцам пристанет.

– Ромочка, ты не прав. Эти деньги Аннушка уже собой оплатила, ножками своими неходячими…

– Мама, еще слово, и я за себя не ручаюсь.

Рома выскочил из дома в бешенстве. В машине достал пачку сигарет, к которым обычно даже не прикасался, и закурил. В мозгу стучало только одно: напиться и забыться. Жить не хотелось. Вот такая была история, которой не поделишься ни с кем. Если бы ее можно было выложить в словах, стало бы легче, но от безумия услышанного только тупая боль отдавала в виски. Это и была та самая глобальная философия старшего поколения, которую оно всемерно скрывало от молодежи, как великую тайну бытия, этой тайной предыдущее поколение приминало последующее, заставляя идти тем же путем, не сворачивая с колеи. «Твой долг!» Эк вы меня долгами-то нагрузили своими, чтобы не дай Бог не взлетел, чтобы полз по грязи, головы не поднимая, как вы сами и те, кто были перед вами, и все, все, все… по Библии.

Через день отпустило. Да хрен бы с вами. Не было денег и вовсе не стало. Умные люди говорят, так было много раз.

«Протестировали меня на критическом режиме, – сказал себе Роман. – Система показала свою жизнеспособность».

Заехал к Юлии. Поел на кухне борща, который сварила мать Юлии. Хорошо, что не фондю.

– Поеду. Отца хоронить. Женщины там одни. Мать и сестра.

– Может, мы с тобой, а, Рома? – Мать Юлии уже была одета в черное и выглядела совершенно по-человечески. Тетка как тетка.

– Можно. Одевайтесь. Жду вас в машине.

У подъезда Роминого дома уже толпились любопытные соседи. Едва Роман появился со своими женщинами, по соседской толпе пробежал легкий ропот, видимо, узнали и Юлию, и ее мать. Все сделали умильные лица. Бабки вытирали слезы. Роман слышал, как они говорили: «Вот, все ж таки и они люди. Понимают. Смерть, она каждого достанет».

На кухне уже пекли блины и готовили салаты. Посмотрев на бледную Юлию, Рома сказал, может, останешься тут, поможешь готовить, ну чего тебе на кладбище делать?

– Нет, я поеду.

– Декабристка?

– Угу.

…Похоронили быстро. Поп прогундосил дежурное. Отцовские сослуживцы сказали добрые слова о покойнике. Был он честным. Слуга царю. Отец солдатам. Воспитал хорошего сына. Долг родине отдал.

Постреляли вверх холостыми.

– Что делать дальше будешь? – спросил Романа бывший отцовский начальник, который и посоветовал когда-то отцу отправить Романа в Задурийск. Наверное, и тут собирался что-нибудь толковое посоветовать.

– Учиться буду. На санитара. А то сумасшедших вокруг очень много.

После смерти отца мать лицом просветлела. На следующий же день сняла с себя черное и оделась в голубое платье.

В кухне Роман вдруг обнаружил посудомоечную машину марки Zanussi.

– Оказывается, я был неправ, вы тут шиковали.

– Она не работает, Ромочка. Сломалась сразу, как купили. Папа ее раскрутил, а оттуда вывалилась деталька, на которой было написано «Привет от Реваза». Армяне, значит, какие-то нагадили.

Рома почти засмеялся. Но вспомнил, что траур. Подавил иронию.

Спустился вниз в почтовый ящик. Наверняка там пришли соболезнования. В ящике болталось одно письмо. Оно было из Задурийска. Сначала Роман подумал, что это судебная повестка. Но вгляделся: штампа нет, почтовый адрес невразумительный.