Мари Осмундсен - Земные заботы [Сборник]

Маленький Ольсен, которому предстоит жить в доме для сельхозрабочих под Скельскёром с субтильным безработным мужчиной в качестве отца. С очень высокой славной матерью, инвалидом на пенсии, которая к тому же все больше и больше теряет зрение. И с кудрявым старшим братцем, которого зовут Калле.

К вечеру приходит радостная весть.

У Оливии родилась крупная девочка, 3400 граммов, волосики черные, и все идет прекрасно. Ребенка поместили в отделение для новорожденных. И в этом нет ничего странного — так поступают всегда с детьми диабетиков. Она просто полежит там сутки или двое под особым наблюдением.

У всех на душе стало легче, все радуются и считают, что оба — и зав. отделением, и Оливия — славно поработали.

У Хабибы рот до ушей, она хлопает в ладоши и приговаривает:

— Хорошо, хорошо!

Новогодний вечер. Оставшихся в клинике пациенток — собственно, Марию и Хабибу — перевели в интенсивную терапию. Они проведут там две ночи. На этот раз дежурить выпало интенсивке. Патологическое отделение просто заперли, и персонал на эти дни распустили.

Из больничных окон видно, как красные, синие и белые огненные шары взлетают вверх и тысячами звезд рассыпаются в темном ночном небе. Ракеты со свистом взмывают ввысь между домами. То и дело слышится вой сирен «скорой помощи». Народ развлекается как может, и двери травмопунктов гостеприимно распахнуты для медицинской помощи пострадавшим.

Грохочут залпы орудий. Целые серии китайских хлопушек с треском лопаются над Тагенсвей и в тихих переулках.

В гостиной включен телевизор.

Мария и Хабиба рядышком на диване слушают новогоднюю речь королевы.

Хабиба не понимает ни слова ни из этой речи, ни из новогоднего представления, где шестеро актеров благодарственными виршами провожают прошедший год. Ей просто доставляет удовольствие ласково пожимать руку Марии.

Рядом с телевизором сияет электрическими огнями елка. Гостиная в интенсивке ничем особенным не отличается. Висят на стенах какие-то скучные картины, на которые никто никогда не смотрит. Современное искусство. Мария никогда его не понимала. Мебель темного дерева, лакированная и холодная.

Веселый санитар вошел в холл и плюхнулся на диван возле Марии. В волосах у него серпантин, на плечах красное, синее и белое конфетти. Из внутреннего кармана форменной куртки он достает бутылочку «перно» и хлопушку.

— Мы никогда раньше не встречались? — спрашивает Мария.

— А-а, сколько же на свете способов заводить знакомства, — говорит он, недовольно скривившись. — Нет, не встречались.

— Может, учились в одной школе?

— Да нет же, черт возьми. Я с Борнхольма, а ты нет. Разве не ясно?

Он смотрит на Марию, откинувшись назад, словно боится нападения с ее стороны.

Нарастающий шум и грохот доносятся до них с Северной аллеи. Мария прикрывает свой живот, будто стараясь уберечь его от проникновения в него этих звуков.

И вдруг из кармана санитара слышится громкий голос. Санитар вытаскивает маленькую рацию. «Внимание, внимание. Шестьдесят четвертый. Вызывает родильная палата номер два».

— Слушаюсь!

Он поднимается, сдвигает каблуки и подносит пальцы к виску. Пожелав женщинам счастливого Нового года, он, пошатываясь, шагает прочь, и серпантин, зацепившись за ухо, тянется за ним. На столе он второпях оставляет рассыпанное конфетти и наполовину опорожненную бутылку «перно».

Если вдруг и удается когда-то встретить здесь мужчину, он смотрит на тебя так, будто ты непременно хочешь его соблазнить, думает Мария, сердито отбрасывая волосы.

Хабиба глубоко вздыхает и зевает.

Мария поджигает хлопушку. Фукнув, она выбрасывает на столик восемь бумажных флажков и пластмассовую черепашку.

По телевизору Виктор Борге дирижирует Королевской капеллой в концертном зале Тиволи, аккомпанируя певице, которую зовут Мэрилин Малвей.

Молодой человек в полосатом галстуке и замшевой куртке бросился в кресло перед телевизором. Через минуту вскочил, подошел к окну и стал смотреть на взлетающие над крышами огненные шары, потом поспешил в коридор, посмотрел направо, налево, снова вернулся в холл и с маху шлепнулся на стул.

— Я целый день просидел возле жены в родильной палате, — говорит он. — А теперь они выставили меня вон. Уже час у нее продолжаются потуги, а ребенок все не выходит. — Он нервно поправляет галстук. — Теперь ей будут делать кесарево. Какого же черта! Сначала эти ужасные схватки. Она ведь уже прошла через все муки. Если б они заранее установили, что у ребенка неправильное положение, ей бы не пришлось столько страдать.