Эмиль Брагинский - Служебный роман

Вместо ответа Анатолий Ефремович размахнулся и ударил Самохвалова по лицу.

– За что? Как ты смеешь? – опешил Юрий Григорьевич.

– Извините, Людмила Прокофьевна! – обратился к Калугиной Новосельцев.

– Только ваше присутствие... Людмила Прокофьевна... – гневно процедил Самохвалов. – Но я этого так не оставлю!

– А вы дайте ему сдачи! – весело посоветовала Калугина.

– Я ему дам сдачи, но другими средствами! – пообещал Самохвалов и выбежал из своего кабинета, громко хлопнув дверью.

Он промчался мимо Верочки, которая проводила его злым взглядом.

– Я – в министерство! – крикнул Самохвалов на ходу и с явной угрозой.

Калугина и Новосельцев остались вдвоем в кабинете Самохвалова.

– Распустились вы, товарищ Новосельцев! Докатились до того, что затеваете драку в кабинете директора!

– Заместителя директора! – уточнил Анатолий Ефремович. – Это нехорошо! В следующий раз я поколочу его в вашем кабинете!

– Мало того, что вы враль, трус и нахал, вы еще и драчун!

– Да, я крепкий орешек! – скромно признался Новосельцев.

– Боюсь, мне придется заняться вашим перевоспитанием, – вздохнула Людмила Прокофьевна.

– Я вас очень прошу – займитесь! – попросил Новосельцев. – Только учтите – я трудновоспитуемый!

...Активность, щедро заложенная в Шуру природой, не давала ей успокоиться. Переполненная до краев желанием действовать, представитель месткома присела на стул рядышком с Ольгой Петровной.

– Старуха сослала меня в бухгалтерию, – сообщила Шура, – но я вырвалась на свободу.

– Это мужественный поступок, – пошутила Ольга Петровна, все еще не подозревая, что стала притчей во языцех.

– Конечно, я вам сочувствую как женщина – женщине. Но ведете вы себя аморально! Сплетням я не верила, но товарищ Самохвалов меня посвятил! – Шура доверительно понизила голос: – Читала я ваши сочинения. Замужняя женщина, больше того – мать, и вдруг неприличные письма пишете! Я вам по-дружески советую, как добрый товарищ, – выкиньте это из головы, вернитесь в семью, в работу, в коллектив!

Ольга Петровна держалась из последних сил.

– Зачем он давал вам их читать? Посмеяться хотел надо мной?

– Что вы! Ему не до смеха, – возразила Шура. – Он консультировался со мной, как вам помочь.

– Не сомневаюсь, что вы дали ему хороший совет, – мертвым голосом сказала Ольга Петровна.

Неподалеку появился Новосельцев. При виде его Шура бросилась спасаться бегством. Новосельцев брезгливо посмотрел ей вслед, а потом перевел сочувствующий взгляд на Ольгу Петровну.

Та сидела не двигаясь, как бы окаменев. Только слезы лились по ее лицу.

Калугина хлопотала на кухне, готовясь к приходу гостей, вернее, гостя, – жарила, парила, пекла.

Стол был накрыт на две персоны. Хозяйка взглянула на себя в зеркало и бросилась переодеваться.

В это же время Новосельцев шел по улице, разглядывая номера домов. Отыскав нужный дом, он вошел в подъезд.

Выйдя из лифта, остановился перед квартирой № 87. В руках у Анатолия Ефремовича находилась коробка конфет. Новосельцев позвонил в дверь. Полуодетая Калугина подбежала к двери и посмотрела в глазок. Отперла замок, а сама метнулась в ванную комнату. На пороге ванной она крикнула:

– Входите, открыто! – И быстро захлопнула за собой дверь.

Новосельцев вошел в прихожую и огляделся. Видно было, что он здесь впервые.

– Анатолий Ефремович, это вы? – послышался из ванной голос Людмилы Прокофьевны.

– Это я!

– Раздевайтесь и проходите в комнату! – любезно пригласил Новосельцева голос хозяйки. – Я сейчас!

Новосельцев снял пальто, повесил его и прошел в комнату. И принялся разглядывать жилье начальницы.

– Присаживайтесь, я сейчас! – невидимая Калугина продолжала руководить гостем.

– Вы не беспокойтесь, Людмила Прокофьевна, – сказал, усаживаясь в кресло, Новосельцев.

– Чувствуйте себя как дома. Я уже скоро.

И действительно, через несколько мгновений отворилась дверь и на пороге появилась Калугина.

Новосельцев вскочил и замер.

Людмилу Прокофьевну невозможно было узнать. Уроки Верочки не пропали даром. Калугина причесалась у модного парикмахера, на ней платье с блестками и «шузы» на высоком каблуке и с перепонкой. Калугина чувствовала себя неловко и, хоть явно похорошела, от этой неловкости, от того, что на ней все новое и непривычное, выглядела чуточку нелепой.