Эмиль Брагинский - Служебный роман

В приемной появилась Калугина:

– Почты много?

– Порядочно, – ответила заплаканная Верочка. – Вот разбираю.

Калугина заинтересовалась каким-то документом, стала внимательно его читать.

А в зале заседаний продолжался «деликатный» разговор.

– Я знаю, Шура, что у вас трезвый взгляд на жизнь. Что-то я устал от этой истории и невольно чувствую себя виноватым. – Тут Самохвалов спохватился: – Между нами ничего нет и быть не может. Мне так жаль Ольгу Петровну. Она стала всеобщим посмешищем. Ее нужно спасти!

– Мы спасем! Мы ее на местком пригласим! – откликнулась Шура.

– Что ж, я не возражаю... только разговаривайте, пожалуйста, мягко, без окрика.

– Понимаю, Юрий Григорьевич, поручение щекотливое. Но мы справимся. Давайте мне остальные письма.

Заместитель директора поколебался, достал из кармана письма Ольги Петровны и нерешительно протянул их Шуре.

– Только не давайте их никому читать, – попросил Самохвалов.

– Не беспокойтесь! Я их подколю к делу! – И Шура положила письма в папку. – Там их никто не прочтет.

В приемной Калугина закончила чтение документа и направилась в свой кабинет.

– У вас там полотеры! – предупредила Верочка.

Калугина распахнула дверь и действительно увидела полотеров, которые перебрались из кабинета Самохвалова в ее кабинет и усердно драили пол. Калугина закрыла дверь.

– Почему полотеры натирают полы в наше рабочее время? Я пока буду в зале. Неужели нельзя это делать утром или вечером?

– Нет, нельзя, – сказала Верочка. – У полотеров рабочий день, как у нас, с девяти до шести.

Калугина развела руками и устремилась в зал, где завершали свою беседу Самохвалов и Шура.

– Мой кабинет занят полотерами, – объяснила Калугина Самохвалову, войдя в зал заседаний.

– Значит, мой освободился, – сообразил Самохвалов и покинул зал.

Людмила Прокофьевна привычно заняла место в президиуме и углубилась в изучение почты. Однако Шура не ушла и, спрятав письма Рыжовой за спину, выжидающе стояла около Калугиной.

Людмила Прокофьевна подняла глаза:

– Что, Шура? У вас ко мне дело?

– У нас ЧП! – трагически заявила Шура. – Рыжова без памяти втрескалась в Самохвалова и осаждает его любовными письмами!

– Откуда вы это знаете? – нахмурилась Калугина.

– Вот их сколько! – не выдержала Шура, вынув руку из-за спины и как бы взвешивая на ней письма.

– Как они оказались у вас? – сердито спросила Людмила Прокофьевна.

– Юрий Григорьевич передал их мне и попросил, чтобы общественность вмешалась и защитила его!

– И, значит, теперь на очередном заседании месткома, – с трудом сдерживалась Калугина, – после распределения путевок, в разделе «Разное» вы поставите вопрос о безнравственном поведении Рыжовой?

– Мы получили сигнал и должны отреагировать. Вы войдите в положение Юрия Григорьевича. Каждый день на него сыплются эти письма. А весь коллектив, – Шура показала на пустой зал, – знает и смеется!

Калугина протянула руку за письмами:

– Дайте их мне, пожалуйста!

– Рыжова сама виновата. Держала бы чувства при себе! – отдавая письма, начала оправдываться Шура.

– Если мне не изменяет память, вы, Шура, числитесь в бухгалтерии! – строго сказала Калугина.

– Кажется, да. – Шура пыталась вспомнить, где же она числится.

– Я думаю, будет полезнее, если вы иногда, – чеканя слова, жестко произнесла Калугина, – в порядке исключения, будете заниматься не только общественными делами, но и вашими прямыми обязанностями!

Людмила Прокофьевна решительно вошла в приемную:

– Вера, Юрий Григорьевич у себя?

– Да. От вас полотеры тоже ушли.

Но Калугина не слушала. Она распахнула дверь кабинета своего заместителя и приказала секретарше:

– Вера, никого к нам не впускайте!

И решительно закрыла за собой дверь.

В приемную заглянула Шура и прошептала Верочке:

– Самохвалов отдал мне письма, чтобы мы разобрали их на месткоме.

– Вот гад! – искренне возмутилась секретарша.

– А меня ссылают в бухгалтерию! – печально сообщила Шура.

В кабинете Самохвалов встал со своего кресла и недоуменно посмотрел на взбешенную начальницу.

– Ко мне попали письма, которые вы, Юрий Григорьевич, передали в местком. Хочу вас огорчить. У меня иная точка зрения, нежели у вас. Убеждена, что подобные дела должны решаться без привлечения общественности.

– Вам, Людмила Прокофьевна, легко говорить! – Самохвалов держался с достоинством. – Я пытался образумить Рыжову, уговаривал, просил, между нами ведь ничего нет и быть не может.