Дмитрий Быков - Эвакуатор

— Слушай, я бы там еще полчаса как минимум трахался бы с этой…

— Ладно, ладно. Кать, пошли.

— Да посиди ты, что ты, как я не знаю… Николай Игорич всегда заходил, когда попросить чего…

— Ну, то Николай Васильич. Спасибо, дядь Коль. Вы бы заземление поставили. Чес-слово, гораздо лучше будет. — Катька давно замечала, что с каждым новым человеком Игорь сильно меняет и лексику, и интонацию: сейчас он был простоват, хоть и без заискиванья.

— Да посидите, ладно! Я тут по неделям людей не вижу. Расскажите хоть, что и как.

— Да никак, дядь Коль. Бардак и есть бардак. Сматываться надо, если по-хорошему.

— А куда сматываться?

— Да куда хотите.

— Нет, я тут пересижу. В Тарасовке-то ничего не будет. Тут чрезвычайное положение без толку вводить. Над кем командовать? Над мышами?

— Как знаете.

— А вы как, поедете? Я бы был молодой — точно бы поехал.

— Да вы не старый, дядь Коль.

— Как не старый, пятьдесят шесть будет.

— Мы пока не решили. Может, и поедем.

— Далеко?

— Да как выйдет. Это ж не я решаю тоже.

— А… Ну понятно, понятно. Я с утра в Чехов затовариваться поеду, тебе не надо ничего?

— Да мы в Москву завтра.

— А. Ну, помни — если правда надумаешь продавать участок, то я всегда. И оформим быстро. — Он подмигнул. — Торг уместен.

— Да, если поедем — тогда без вариантов. Ну, спокойной ночи.

В доме он затопил печь, открыл ненадолго окно — сухая бабочка упала на пол, сырая ночь вползла в комнату, — дым быстро вытянуло, и ровное тепло медленно пошло заполнять дом. Дров было порядочно, хотя и сырые; у входа стоял целый бумажный мешок.

Катька набрала домашний — мобильник почти не брал, пришлось долго искать на участке место, ничем не лучше и не открытее прочих, на котором ловился хоть самый прерывистый сигнал.

— Сережа! — кричала она. — Я заночую, электричек нет! Да, у наших! Из «Офиса»! Уложи Подушу, почитай ей!

Реплик мужа почти не было слышно. Кажется, он соглашался.

— Сереж, я еле слышу тут! Я буду завтра с утра! Первой электричкой поеду!

Сквозь шум донеслось что-то про ГУМ.

— Что там? — орала Катька.

— Раз-ми-ни-ровали, — проскандировал Сережа.

— О Господи… Нашли кого-нибудь?

— Никого. Кавказцев высылают, — это было слышно отчетливо.

— Ну и черт с ними, они давно нарывались. Ладно, я с утра буду!

— Хорошо, — вяло сказал муж.

Катька вернулась в теплый дом. Улей и сад, повторяла она про себя, улей и сад. Вот он сад, запущенный, но милый, усадебный. Вот я в освещенном деревянном доме среди черного нежилого пространства. Вот мужчина, которого я люблю, половина моей души. Все для счастья, даже катастрофа, без которой я счастья не мыслю. И если бы не выбирать пятерых счастливцев, которых мне надлежит спасти, — я не ждала бы для себя ничего лучшего.

— Ну ладно, — сказал Игорь. — Ты почитай, я пойду там смажу кое-что. «Техники» полный шкаф, там фантастику печатали. Я через полчасика приду.

— Игорь, что там можно смазывать?

— То, что ты чуть не оторвала. Она же только с виду монолитная.

— А как ты в темноте?

— Милая, — сказал Игорь, высокомерно оборачиваясь в дверях, — я ее с завязанными глазами собрать-разобрать могу, как у вас в армии — автомат Калашникова. Ты имеешь дело со спецом третьей категории.

— А почему третьей?

— Потому что четвертая только у спасателей, — бросил он небрежно, взял фонарик и удалился в сарай, оставив Катьку в комнате.

Обстановки было мало — платяной шкаф, кровать, старая тумба с деревянной шкатулкой. Шкатулка вся потемнела, но на ней еще была различима инкрустация — виньетки, гибкие лилии, ранний модерн. Катька очень любила вещи этого времени, да и само время любила, хотя несколько стыдилась собственного дурновкусия: Тулуз-Лотрек, Бердслей… Для художника пристрастие к этому стилю было чем-то вроде дилетантской любви полуинтеллигентных девушек к серебряному веку, о котором они понятия не имели. Серебряный век был прежде всего эпохой махровой пошлятины, и Бердслей был пошлятина, но тут уж Катька ничего не могла с собой поделать. В конце концов, куда большим моветоном было превозносить Филонова или утверждать, что нет никого выше Ван Гога, вот там живопись, а все остальное литература. На их курсе в полиграфе были такие гении, пускатели пыли в глаза, — рисовали они, как правило, очень посредственно, но трудоустроились исправно, ибо умели себя подать. Катька понимала, что лазить в шкатулку нехорошо, — но ведь это, в конце концов, не игоревы вещи и не его дача; будь тут что-то секретное — он бы вряд ли оставил ее наедине с ними. Она бережно сняла тяжелую шкатулку с тумбы, поставила ее на пол около печки, уселась рядом и открыла.