Виталий Кривенко - Тюрьма

Я научился делать сувенирные ручки, чтоб не страдать от безделья. Делались эти ручки из плотной бумаги, прозрачной обвёртки из под сигарет, и разноцветных капроновых ниток, которые мы добывали из безразмерных носков. После нескольких дней труда, получалась красивая, сувенирная ручка с бубенчиками и разноцветными узорами, можно было сплести и памятную надпись. Ручки эти мы передавали на волю, на память родным и знакомым.

Ещё я научился делать "партачки"(наколки), туши в тюрьме не было и поэтому мы готовили её сами. Для этого брались кусочки резины от каблуков, лучше всего подходили для этого, кирзовые сапоги. Сжигая резину, добывалась сажа, эту сажу мы смешивали с мочой, и добавляли туда немного сахару, и получалась тушь не хуже настоящей. Рисунок рисовался на бумаге шариковой ручкой жирным шрифтом. Потом, та часть тела, куда должна была делаться наколка, смачивалась водой и натиралась густо мылом, и туда прикладывалась бумага с рисунком, после того, как всё это немного подсохнет, бумага убирается, а отпечаток от рисунка остаётся на теле и можно партачить.

У нас в камере был хороший художник, он рисовал нам рисунки на "марочках"(носовой платок), мы эти «марочки» замачивали на пару дней в солёной воде, рисунок после этого закреплялся на ткани, и можно было «марочку» стирать с мылом.

Зэки в хатах много чего маклярили, там от нечего делать начинаешь, что ни будь творить, а так как времени предостаточно и торопиться не куда, то делается всё это не спеша, качественно и красиво, поэтому зековские поделки так ценятся на воле.

Настало время, и Жока выдернули на суд, мы с ним договорились, что он сразу зазвонит в «хату» и скажет, сколько ему дали. Жок оставил всё, что у него было, мне. Далее мы проводили его, как положено, и он отправился на суд. «Паханом» решено было быть мне, я просидел в этой «хате» четыре месяца, и хорошо знал все её законы. Я знал потайные тайники и запасной «сквозняк», который не использовался на данный момент, а был запасным на случай, если обнаружатся действующие, в хате про него не знал ни кто кроме меня. Распределять пайки между семейками и «общак», теперь предстояло мне, ну и всё остальное тоже.

Иногда в хате «чифирили», но это было редко, потому что чай на тюрьме, вещь запретная, а потому и дефицитная. Бывало, что из КПЗ привозили чай на тюрьму, я пару раз это делал, в КПЗ со своими «ментами» проще добазарится. А «нычек» разных, куда можно «затарить» чай, навалом, в пачке его конечно не протащишь, а россыпью можно рассовать. Я измельчал заварку в порошок, чтобы не шуршала, и вшивал в воротник или загиб штанов, в общем, куда «затарить» найти можно, было бы что «тарить».

Ещё в хатах варили «жжонку», из сахара. Для этого брали два «чифирбака», в одном кипятили воду над факелом, (факела делали так; слой газеты, слой целлофана и так несколько слоёв, потом скручивали всё это в трубку и поджигали с одного конца, с целлофаном газета горела медленно и пару факелов хватало, чтоб вскипятить пол литра воды). Когда вода начинала закипать, брали другой «чифирбак» и растапливали в нём 4 — 5 паек сахара, когда сахар становился тёмно коричневым, резко вливали туда вскипячённую воду и получалась горело-сладковатая жидкость. Потом её пили по очереди, эта «жжонка» немного гоняла кровь, хоть и не так как «чифир», но всё же лучше чем ни чего.

Варево «жёнки» и «чифира» было традиционным в преступном мире. Мы собирались несколько человек, «тарились» в дальнем углу, ставили «шныря» на «волчёк», запаривали «жжёнку», или «чифир», и рассказывали друг другу разные истории. «Жжёнка» с «чифиром» были ещё, и как средство общения между зеками, этакие посиделки, а запрет этого, добавлял остроту всей этой церемонии. Много чего интересного можно было услышать на этих посиделках.

«Чифирили» мы обычно втроём, Хачик, Костя и я. Хачик был с Кавказа и фамилия у него была Хачиков, он был профессиональный "щипачь"(вор карманник). Говорят что у «щипачей» руки как у пианистов с длинными пальцами, а у Хачика были обыкновенные руки, но творил он ими чудеса. В тюрьме воровать у своих «западло», поэтому он демонстрировал свои способности ради прикола, а потом отдавал обратно вещи, которые он сдёргивал из карманов сокамерников. За что он залетел, никто толком не знал, у него как не спроси, то каждый раз новая история, и все разные, я этих басен от него наслушался море, обычно он новеньким "лапшу резал", и те ему поначалу верили.

Костя работал «водилой» на УРАЛе плитовозе, и сидел за аварию с большими жертвами. Он был мужиком спокойным и добродушным, даже жалко было, что он попал в такую переделку. По рассказу Кости, они с мужиками в автобазе гульнули немного, а утром рейс. Он утром проснулся, и пока приводил себя в порядок, немного припоздал к выезду, и не проверил крепление плит, а крепёжник не закрепил верхнюю плиту, или закрепил, но хреново. И вот он едет по трассе, километров 70 в час, и вдруг навстречу ИКАРУС, и тоже на большой скорости, Костя вильнул руль немного в сторону, чтоб не дай бог не задеть этот ИКАРУС, и тут он услышал сзади треск, Костя дал по тормозам, но было поздно. А то, что он увидел, привело его в шок. Автобус весь искорёженный лежал в кювете, все пассажиры и «водила» были мертвы, ИКАРУС был не полный 12 пассажиров и водила тринадцатый. Когда Костя вильнул руль, плохо закреплённая плита сорвалась с креплений, и её развернуло поперёк прицепа. А ИКАРУС в это время, как раз поравнялся с УРАЛом, ну и налетел на эту плиту. Автобус срезало по уровню стёкол, как бритвой, естественно, что и порубило всех, кто был в салоне. И теперь Костя, и тот, кто крепил плиты, обвинялись во всех этих жертвах. Вот такая печальная история, приключилась с Костей.