Питер Хёг - Тишина

Он замолчал, это молчание было последним шансом для Стине. В сказках и в этой так называемой действительности всегда даются три попытки. Мгновение пришло — и вот оно уже упущено.

Он достал сложенное письмо и положил его на скамейку.

— Ее звали мать Рабия, — сказал он, — я навел справки и узнал, что она является дьяконессой и настоятельницей монастыря. Я ей написал. В том письме я впервые рассказал другому человеку то, что я рассказал тебе сегодня. Прочитай это вслух.

Она не двинулась с места. Он встал.

— Я забыл свои очки, — сказал он, — но по-прежнему помню все наизусть. Письмо начинается так: «Каждому человеку Всевышняя определила свою тональность, и я — клоун Каспер Кроне — нахожусь в той сложной ситуации, что я ее слышу». Я написал это письмо тринадцать лет назад, у меня не сохранилось копии. Сегодня утром я снова увидел его. В твоей квартире. Я так и думал, что найду его там. Поэтому и поехал туда.

— Она ответила тебе, — сказала Стине. — Мать Рабия ответила тебе. Почему ты никак не отреагировал на ответ?

Он двигался вокруг нее по сужающейся спирали — и вот он подошел к ней вплотную. Схватил ее за плечи.

— Это я спрашиваю, — прошептал он. — Откуда у тебя письмо?

— Отпусти меня, пожалуйста.

Голос ее был хриплым, мирным, просительным. Он надавил всем телом, она вынуждена была встать на колени.

— Ты все узнаешь, — проговорила она. — Но не сейчас.

— Нет, сейчас, — сказал он.

— В прошлом мне пришлось кое с чем столкнуться, — ответила она. — Это связано с мужчинами и насилием. Ничего хорошего. Мне очень страшно.

Ее лицо стало серым. И очень усталым. Он сдавил ее сильнее. Что-то неизвестное ему овладело им — он уже больше не принадлежал себе.

— Расскажи о письме, — настаивал он.

Он всегда недооценивал ее физическую силу. Она ударила его ногой, стоя на коленях, вытянув ногу, — сбоку по голени. Удар был таким сильным, что сначала не чувствовалось боли — лишь онемение. Ноги у него подкосились. В детстве она лазала по деревьям и играла с мальчишками — он слышал это. Она схватила его руки во время падения — в результате он не смог выставить их перед собой. Он ударился о землю плечом, как велосипедисты и цирковые артисты, — чтобы уберечь голову. И услышал, как с треском ветки ясеня ломается его ключица.

Он приподнялся и бросился вперед из лежачего положения. Ухватился за ее лодыжку и подтянулся. Пополз за ней, пока они не оказались рядом.

— То, что ты нашла меня, — сказал он, — на берегу, это не было случайностью. Я — часть какого-то большого плана, тебе от меня что-то надо.

Он сжал ее челюсть. Его пальцы нажимали на нервные узлы за челюстными мышцами.

— Моя главная психологическая травма, — сказал он, — состоит в том, что я не могу положиться на женщин. Женщинам всегда надо еще чего-нибудь, кроме любви. Или твоего тела. Или твоей славы. Или денег.

Она высвободила голову.

— Я рада, что мне не надо этого больше скрывать, — сказала она. — Что все дело в твоем теле.

Он снова стиснул ее челюсть.

— Тут что-то еще не так, — продолжал он. — Ты зашла слишком далеко. Сыграла представление, которое тянулось целых три месяца. Расскажи мне, в чем дело.

Он сжал руки.

— Ты все уничтожил, — сказала она.

И тут она ударила его головой.

Вот на это он совсем не рассчитывал. Она попала в самую точку. Не в нос — от этого кровь течет ручьем. И не слишком высоко — туда, где толстая черепная кость. А прямо над переносицей.

Он отключился. Всего на несколько минут, но когда он снова обрел способность слышать и видеть, ее уже не было. Вокруг него были люди, но близко к нему никто не подходил. Приличные граждане, прогуливающие своих собак, злобно косились на него. Он слышал их мысли: они думали, что вот валяется очередной наркоман, насобирал псилоцибиновых грибов на зеленых лужайках и вот, пожалуйста, вырубился.

Ему еще раз придется отрегулировать представление о самом себе. Он ведь всегда представлял, что когда-нибудь обязательно проедет по парку Дюрехавен в карете с принцессой.

Возвращаясь домой, он вел машину одной рукой. Подъехав к вагончику, он некоторое время сидел за рулем не двигаясь. Природа играла последнюю часть «Kunst der Fuge». Из чего он заключил, что больше ее не увидит.

Он помнил номер телефона Государственной больницы. Ему хотелось попрощаться. Он позвонил. Трубку снял сам Максимилиан.

— Это я, — сказал Каспер, — я звоню из аэропорта.

— Значит, мы оба собираемся в дальний путь, — ответил Максимилиан.