Питер Хёг - Тишина

— Девочка говорит, что знакома с вами.

— Она заблуждается. Вот что значит — быть любимым, боготворимым и мелькать на страницах газет. Дети и взрослые считают, что знают тебя. Вас я тоже в этом подозревал. Думал, вы хотите быть ближе к славе.

— Впервые вы были в монастыре в апреле прошлого года.

— Впервые я был там месяц назад. Меня привезли прямо из аэропорта.

— Почему они вас забрали?

— Спросите их. Они сестры милосердия. Разве это не их работа — врачевать заблудшие души?

Через двое суток начались угрозы.

— Женщина, — говорили они. — И ребенок. Мы имеем право задержать их на неопределенный срок. В условиях чрезвычайного положения обычное законодательство не действует.

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Завтра вас отправят в Испанию.

Он внутренне рассмеялся. Тихий, лишь ему одному понятный смех. Он уже не чувствовал страха. У человека нельзя забрать больше, чем у него есть. После этого он свободен.

— Каин, — спрашивала сидящая перед ним женщина. — Что вам говорит это имя?

— Разве это не из Библии?

— Когда вы встретились с ним в первый раз?

— Посадите меня к себе на колени, — предложил Каспер. — Чтобы я мог собраться с мыслями. Тогда я, может, и вспомню что-нибудь.

Его посадили на стул с наклонным сиденьем. Он все время соскальзывал. Ему рассказывали о таких стульях: кого-то из марокканских артистов допрашивали в Иностранном легионе в Аяччо, на Корсике. Говорили, что стул этот хуже побоев. Каспер выдержал несколько часов. До середины «Диссонансного квартета». [94] В. А. Моцарт.

— Дайте мне другой стул, — заявил он. — Не обязательно «Эймс». Но он должен быть удобнее, чем этот. Или же я за себя не отвечаю.

Они никак не отреагировали. Они не верили, что в его аккумуляторах еще осталась энергия. Тогда он встал и подбросил стул ногой. Стул упал на голову сидящего перед ним человека.

В следующее мгновение комната заполнилась людьми, на него надели наручники — черные пластиковые браслеты. Но другой стул ему принесли.

— У детей есть какие-нибудь особые способности? — спросили его.

— Они производят впечатление талантливых детей, — сказал он. — Они наверняка могут сидеть на горшке и бить в барабан одновременно. А не спросить ли их самих?

В комнате висело продолговатое зеркало, переливающееся, словно облитое маслом, — стекло прозрачное только с одной стороны, чтобы незаметно для подозреваемых проводить опознания. В данном случае это было бессмысленно — он слышал малейшее движение за стеклом. Жаль только, что стекло срезало часть высоких частот — как влажный воздух.

Чаще других был слышен Мёрк. Иногда баронесса со Странвайен. Мужчины и женщины, звучавшие весьма авторитетно. Дважды он слышал голос, похожий на голос министра иностранных дел, — когда-то ему запомнился звуковой рисунок из одной ложи на гала-представлении. А может быть, ему все это только мерещилось. Единственное, в чем он был уверен, был дождь.

Еще через двое суток он понял, что правда их не интересует. Им нужна была какая-нибудь ложь. С которой они сами и общественность могли бы смириться.

— Детей изнасиловали? Их поэтому похитили?

Он поднял голову и посмотрел им в глаза.

— Хотели, — отозвался он. — Но не успели. Возможно, их также интересовали деньги. Фонд пожертвований монастыря не из бедных. В начале прошлого столетия в него поступили большие средства. Знаете, пожертвования русских иммигрантов из высшего общества. Которые приехали в Данию, спасаясь от революции.

Он почувствовал, что попал в точку. С этого момента он мог ими манипулировать.

— Что было нужно той женщине, инженеру, в башне «Конона»?

— Бывшая подруга. Мне пришлось прибегнуть к ее помощи.

— А вам что там нужно было?

Он устроился на лезвии ножа поудобнее. Необходимо было обеспечить себе помощь Мёрка. И успокоить сидящую перед ним парочку следователей.

— Со мной связались из полицейского департамента Министерства внутренних дел. Потому что я занимался с девочкой. Рутинные вопросы. Я предложил им свою помощь. Надеялся, что это сыграет положительную роль при рассмотрении моего дела.

Их лица ничего не выражали. Но их облегчение было пронзительным.

В какой-то момент он, очевидно, все-таки потерял сознание. Он не заметил, как все изменилось, но помещение стало другим, стены теперь были желтыми, подвижными, текучими.

Он лежал на тонком матрасе. Он слышал тех, кто расспрашивает его, он понимал вопросы, но не видел тех, кто их задает.